146 
Врач считает, что Дэвиду полезны физические нагрузки, поэтому он ходит по лестнице, а не ездит на лифте. Три раза в день — вверх и вниз. Из приемной, что рядом с галереей фамильных портретов, — в бальный зал, потом — в спальню Виктора, а уж потом и в собственную комнату, бывшие апартаменты отца. Иногда Дэвид останавливается в коридоре у больших дверей и вспоминает, как ребенком подслушивал родительский спор и как звенело разбитое стекло. На пятый этаж Дэвид вообще никогда не поднимается.
— Итан звонил, — говорит Тони.
Дэвид отрывается от газеты.
— Обещал зайти.
— Когда?
— Завтра.
Тишина.
— Чего он хочет?
— Отдать остальные рисунки.
Тишина.
— Сам ничего не знаю. Поживем — увидим, — говорит Тони.
На следующий день Дэвид поднимается рано. Принимает душ, одевается и спускается вниз, чтобы поздороваться с сыном, уже приехавшим на такси. Вид у мальчика нерешительный. Они обмениваются рукопожатием и замирают, вглядываясь друг в друга. Дэвид открывает было рот, чтобы предложить подняться к нему в кабинет, но сын просит провести его в портретную галерею.
— Ради бога. Прошу.
Соломон Мюллер добрый, он улыбается. Рядом его братья: Адольф, у него нос горбатый; Саймон, у него все лицо в бородавках; Бернард, у него огромные бакенбарды. Дедушка Уолтер. У него такой вид, словно ему в тарелку перцу подсыпали. Отец. Высокий. Такой высокий, что пришлось изменить пропорции, иначе он в раму не влезал. Берта. Единственная женщина в этой галерее. Ее портрет больше остальных. Вот место для портрета Дэвида. И еще для двух портретов. И встает вопрос, который даже неудобно задавать: куда…
— Только меня сюда не вешайте.
— Может, ты еще передумаешь.
— Не передумаю.
Дэвид поворачивается к сыну, сердито разглядывающему пустой шершавый холст. Только теперь он осознает, как же трудно, наверное, мальчику здесь находиться.
Они поднимаются на второй этаж, и по дороге Дэвид рассказывает сыну, как впервые привел сюда Надин. И показал ей бальный зал.
— Она аж завизжала. — Дэвид улыбается. — Правда! Завизжала.
Он открывает дверь в огромную темную комнату. Голый паркетный пол кажется застывшим морем. Шаги отзываются гулким эхом. Позолота на потолке совсем облезла, сцена для оркестра покосилась и осела. Пожалуй, надо будет все-таки прибавить немного отопление.
— Мы тут танцевали. Музыки не было, а мы все равно кружились больше часа. Знаешь, мама потрясающе танцевала.
— Я не знал.
— Потрясающе.
На Дэвида накатывает вдруг желание схватить сына в охапку и покружиться с ним по залу, поэтому он торопливо говорит:
— Ну что, ближе к делу?
Переговоры занимают не более пяти минут. Сын от денег отказывается.
— Ну хоть что-то возьми! Ты столько работал, они твои по праву…
— Я просто повесил их на стену.
— Тебе ведь, наверное, не очень…
— Пожалуйста, не спорь со мной.
Дэвид вглядывается в лицо сына. До чего же он стал похож на Надин! Аж дрожь берет. Никогда Дэвид не мог ей отказать. А вот от сына взял и отказался. Дэвид мог бы с ним сейчас поспорить. Ах, как хочется поспорить. Как хочется объяснить мальчику, что он не прав.
— Хорошо, не буду спорить.
— Вот и не спорь.
— Ладно.
— Я отвез их обратно в квартиру. Тони с ними разберется.
— Да, я ему скажу.
— Ну что ж, тогда договорились.
Тишина.
— Не смею тебя задерживать, — говорит Дэвид.
— Ты меня не задерживаешь.
Тишина.
— Тогда позволь мне представить тебе одного человека, — говорит Дэвид.
Дверь слегка приоткрыта. И все-таки Дэвид стучит. Они входят. Человек на кровати дремлет, его почти не видно под двумя толстыми одеялами. Услышав шаги, он приподнимается. Его глаза слезятся. Он сонно рассматривает посетителей. Итан делает шаг вперед и произносит слово, которого Дэвид бог знает как давно не слышал. «Пап!» Взгляд Виктора фокусируется.
146 
