очень нудно 
42 
Прошедшие четырнадцать лет изменили Фрэн Симмонс. Она не только повзрослела. В ней появился холодный профессионализм, окруживший ее невидимыми доспехами. Он почувствовал это, когда они встретились в кабинете Гаса. Тим ощутил неловкость, когда понял, что, знакомясь с ней, вспомнил в первую очередь о ее отце и о том, что тот оказался мошенником. Откуда это странное желание извиниться перед ней?
Тим так погрузился в свои мысли, что едва не пропустил поворот на Норт-стрит. Через три минуты он уже подъезжал к похоронному залу.
Там оказалось множество друзей и знакомых семьи Галло. Тим увидел знакомые лица людей, с которыми он давно потерял связь. Некоторые подошли поговорить, пока он стоял в очереди, чтобы выразить соболезнования мистеру Галло и Билли. Многие хвалили его репортажи, но сразу же за похвалами следовали распросы о Фрэн Симмонс, потому что теперь они работали в одной программе.
— Это та самая Фрэн Симмонс, чей отец опустошил библиотечный фонд? — спросила сестра миссис Галло.
— Моей тете показалось, что она видела ее в кафетерии клиники Лэша, — раздался чей-то голос. — Что, ради всего святого, ей могло там понадобиться?
Этот вопрос был задан Тиму в ту самую минуту, когда он оказался лицом к лицу с Билли Галло, который тоже его услышал. Его глаза опухли от слез, он сжал Тиму руку.
— Если Фрэн Симмонс расследует что-то в клинике, попроси ее выяснить, почему пациенты у них умирают без помощи, — с горечью произнес он.
Тони Галло коснулся его рукава:
— Билли, сынок, на все божья воля.
— Нет, папа, это не так. Многих людей, переживших сердечный приступ, спасают. — Голос Билли, напряженный, взволнованный, зазвучал громче. — Мама могла прожить еще по крайней мере лет двадцать. Докторам в клинике было на все наплевать. Они просто позволили ей умереть. — Он почти рыдал. — Тим, ты, и Фрэн Симмонс, и все остальные репортеры из вашей программы должны обратить на это внимание. Вы должны выяснить, почему они так долго ждали, почему ее вовремя не послали к специалистам!
Билли Галло глухо застонал, закрыл лицо руками и дал волю слезам, которые он сдерживал изо всех сил. Тим крепко обнял друга и не отпускал до тех пор, пока его рыдания не успокоились. Наконец печальным, тихим голосом Билли попросил:
— Тим, скажи правду. Ты когда-нибудь пробовал соус для спагетти лучше, чем тот, что готовила моя мать?
32
«Я не знаю, как могла это допустить», — подумала Молли, ставя поднос с крекерами и сыром на стол в маленькой гостиной. При виде Питера и Кела, сидевших рядом, она расстроилась больше, чем ожидала. Покой, комфорт, которые она обрела в собственном доме, неожиданно исчезли. Словно кто-то грубо влез в ее личную жизнь. Молли сразу же вспомнила, как часто эти двое бывали в их доме, беседовали с мужем, закрывшись в его кабинете. Они втроем решали все вопросы, относящиеся к ХМО «Ремингтон». Остальные члены совета всегда лишь соглашались с ними.
Эти несколько дней, что Молли провела дома после тюрьмы, принесли ощущение, будто пять с половиной тюремных лет изменили ее восприятие собственной прошлой жизни.
Пока Гэри был жив, Молли думала, что счастлива. Она искренне верила, что ее неудовлетворенность — следствие невозможности родить желанного ребенка.
И вот теперь, в присутствии Питера и Кела, она ощущала, как знакомое тяжелое чувство неудовольствия наваливается на нее. Она поняла, что Дженна заметила перемену в ее настроении и занервничала. Она прошла следом за Молли в кухню, настояла на том, чтобы помочь ей порезать сыр, разложила крекеры на подносе, сложила салфетки.
По телефону Питер Блэк говорил очень вежливо. Войдя в дом, он поцеловал Молли в щеку, сжал ее пальцы. Всем своим видом он давал понять: давай обо всем забудем, страшная трагедия осталась в прошлом.
Молли гадала, так ли это. Где та волшебная палочка, по мановению которой убийство, годы, проведенные в тюрьме, вдруг возьмут и исчезнут, словно их никогда не было? Оглядывая своих старых друзей (если они были друзьями), Молли поняла, что не может с этим согласиться.
Она посмотрела на Питера Блэка. Ему определенно было не по себе. Почему он настоял на том, чтобы прийти?
Только Филип Мэтьюз чувствовал себя в своей тарелке. Он приехал первым, переступил порог ровно в семь часов, держа в руках горшок с амариллисом.
— Я знаю, что вам не терпится заняться садом, — сказал он. — Может, там найдется место и для амариллиса.
42 
