18 
— Все хотят, Гена. Деньги у нас с тобой есть, чего ты дергаешься, зачем на рожон лезть? Водка — это все‑таки водка, стратегическое сырье.
— Какое сырье? Какой продукт? Херня наша водка, Ваня, херня! Там ниобий. Ты вообще представляешь, что это такое? Его из Казахстана везли, сторно–обогатительного комбината. Представляешь, комбинат в Джезказгане? Огромный комбинат, тысячи людей вкалывают, а этих металлов — грамм, один грамм на сотни тонн породы! И знаешь, сколько грамм стоит?
— Не знаю.
— А я немного ориентируюсь. Надо найти людей, которые этот металл заберут, и толкнуть его. Перевезти к тебе в Латвию, а оттуда - куда заблагорассудится. Мы довозим до Латвии, договариваемся, если надо, с таможней, башляем им полные карманы под видом, что мы водку гоним.
Какую же ты водку из России в Прибалтику гнать станешь? Ты что, с ума сошел?
- Это дело техники, — уже заводясь и нервничая, заговорил Барановский , — Это все херня. Там миллионы, представляешь, Ваня! Миллионы! — Слово «миллионы» Барановский произнес так, как фанатик произносит слово «Бог». С таким пиететом он сказал слово «миллион», что даже Токарев, хорошо знавший своего компаньона, и то вздрогнул.
— Да ты, мне кажется, не в себе, у тебя крыша начала отъезжать.
— Ничего у меня не отъезжает, Ваня, ничего, я в полном порядке, в здравом рассудке и полной памяти. Договорись, найди людей, а я решу вопрос с Самусевым. Дадим ему денег, много дадим, а потом его… — и Барановский ребром ладони провел по шее, — и забудем о нем. И можем уехать, можем дернуть. Зачем нам этот завод? Зачем нам эти фуры с бутылками? Каждую неделю туда, сюда… Тебе не надо будет мотаться, будешь жить припеваючи.
— Ты меня, Гена, спросил, хочу я этого или нет? Ты поинтересовался, интересно мне это или нет?
— Ваня, ты хочешь меня убедить, что тебя деньги не пилят?
— Деньги меня пилят, и еще как. Я в твоих стержнях и слитках разбираюсь как свинья в апельсинах, ровным счетом ничего. Как я могу договариваться, с кем я могу договариваться? Да я даже названия всей твоей хрени не знаю.
— Тебе и не надо это знать. Я тебе дам все названия, печатными буквами напишу, а ты выучишь их и будешь им талдычить, чего у тебя есть и сколько.
— Гена, не гони, подумать надо, — Токарев взял портфель, расстегнул замки и вытащил целлофановый пакет, в котором лежала толстая пачка стодолларрвых купюр.
— Сколько здесь? — спросил, глядя на пачку, Барановский.
— Полтинник.
— Это, конечно, хорошо.
Деньги легли на стол рядом с сигаретной пачкой. Они были раза в три толще. Барановский подвинул к себе деньги, постучал по ним пальцами, так пианист в ресторане стучит пальцами по клавишам рояля, ожидая, когда заказчик положит на крышку инструмента купюру.
— Видишь, дело идет. Каждый месяц, каждый квартал понемногу капает. Может, на фиг нам все это надо — Самцов твой или как его…
— Самусев, Самусев, — уточнил Барановский.
— Вот видишь, квартира у тебя хорошая, в центре города, тачка хорошая, шмотки шкафы ломят, денег хватает. Зачем это тебе надо?
— Это и тебе, Ваня, надо. Разом все проблемы решим, одним махом. Срубим деньги…
— Гека, там, где большие деньги, там и риск большой. Голову за это не оторвут?
— Кому?
— Тебе, мне.
— Кто? — спросил Барановский.
— А ты думаешь, если краденый металл начнет где‑то всплывать, просачиваться, то это так и оставят, глаза закроют, прищурятся, сделают вид, что ничего не происходит?
— Знаешь, Ваня, сделаем все тихо, скрытно и аккуратно. За один раз.
— Это так говорится. А когда до дела дойдет, много людей в работу придется включать. Где много людей, где дело новое, так и жди прокола.
— Боишься?
— Боюсь, — абсолютно спокойно признался Токарев, двинув челюстью слева направо. — Очень даже боюсь. Не хочу я в тюрьму. Я, когда выходил, зарекся, что никогда больше на нарах не окажусь.
— Все такие зароки себе дают, а потом…
— Не надо, Гена, не надо. Даже думать про это не надо.
- Ты согласен?
— Давай так: я недельку подумаю, поспрашиваю знакомых в Риге, может, кто чего знает. Все прощупаю, взвешу, а потом дам тебе ответ. Сколько на этом заработать можно? — уже другим, деловым тоном поинтересовался Токарев.
— Думаю, много.
— Много — это сколько? Для бомжа и десятка деньги, а для тебя, Генчик, десять штук зеленью — небольшая сумма.
-— Точно.. —
— Сколько?
18 
