очень нудно 
89 
Странный контраст чувствовался здесь: яркая, зеленая трава, цветущие кусты и иссиня–черный, промытый дождем уголь от дома. Дорогин сжал в руке горсть углей, они захрустели, рассыпаясь, превращаясь в черный песок, который высыпался сквозь пальцы. Затем Сергей вытер руку о влажную с утра траву и побрел через сад, через луг к недалекому кладбищу.
Тропинка была хорошо протоптанной, сразу видно, что люди не забывают о мертвых. И стоило Дорогину хоть на секунду прикрыть глаза, перед внутренним взором ярко возникало изображение, виденное на сожженном хуторе: прямо у печи две трехлитровые банки с чистой водой, а в них огромные букеты цветов. Эти цветы выпадали из страшной реальности, казались полностью инородными, пришедшими из другого мира.
Сергей шел к кладбищу. Свистели птицы. Свежие могилы он увидел сразу — белесо–желтые кресты, еще не успевшие посереть под дождем и ветром, завядшие цветы, которыми были буквально усыпаны холмики, и единственный портрет у основания самого маленького креста. С фотографии улыбалась девочка, с такой же самой фотографии, которая осталась в Москве у Тамары.
«Вот мы и увиделись, вот я к тебе и приехал, — с горечью подумал Сергей. — Красивое кладбище, на таком бы и я хотел лежать. И вот в чем дело — я не знаю, на каком кладбище меня похоронят. А Гриша Скляров знал наверняка, с самого рождения знал, что существует кладбище, на котором лежит его дед, отец, на котором будет лежать и он сам.»
Эта мысль не успокаивала, а еще больше заводила Дорогина. Сергей закурил, стоя напротив креста, на котором чернела надпись, сделанная на куске оцинкованной стали: «Григорий Скляров», и даты жизни.
И тут Дорогин почувствовал, что он не один на этом пустынном кладбище. За спиной послышался шорох, затем все стихло. Сергей медленно обернулся, в его черных очках отразились кресты, кусты можжевельника, сосны, ни единой живой души рядом не было.
Хруст повторился совсем близко. Он повернул голову, и глаза в глаза Муму увидел пса, огромного, лохматого, на мощных, чуть подогнутых лапах. Шерсть на загривке стояла дыбом, на боках болталось несколько сухих серых, явно еще прошлогодних репейников. Пес не дошел до дороги метров десять, остановился и принялся зло разрывать землю когтистыми лапами. Песок летел во все стороны. Зверь ощерил пасть, показав скошенные, чуть желтоватые страшные клыки.
Дорогину сделалось не по себе. Этот пес был словно бы воплощением самой смерти на безлюдном, но тем не менее идеально ухоженном кладбище. Пес зло хлестал по бокам хвостом, но не спешил приближаться к человеку, словно бы говорил ему своим рычанием, мол, убирайся отсюда подобру–поздорову. Дорогин довольно хорошо умел обращаться с собаками. Животные чувствовали, что этот человек зря зла не причинит, будь ласков с ним, и он ответит тем же.
Но в загадочном псе, появившемся на кладбище словно бы ниоткуда, ощущалась неутоленная злость, ненависть ко всем живым. Можно было подумать, что у него нет хозяина, но на шее поблескивал вполне добротный, хотя и не очень дорогой кожаный ошейник с металлическими заклепками.
— Кто же ты такой? — пробормотал Муму, присаживаясь на корточки.
Он знал, когда разговариваешь с собакой, лучше всего, чтобы и твои глаза, и глаза зверя оказались на одном уровне. А еще лучше стать на четвереньки, тогда разговор пойдет как бы на равных.
— Ну и кто ты такой? Почему злой? Тебя кто‑то обидел? Но не я же, — и Дорогин развел руками.
Он говорил спокойно, вкрадчиво — так, как разговаривал бы с человеком. Он не обманывал себя; собаки, даже самые умные, не понимают человеческой речи, зато отчетливо чувствуют интонацию, а иногда это даже больше, чем смысл слов. Слова могут обманывать, интонация же почти не поддается фальсификации. Злой человек может битый час говорить о любви, но его выдаст голос, холодный и бесстрастный.
Пес зарычал еще сильнее, выбрасывая из‑под лап фонтаны песка, но тем не менее чуть ближе подобрался к Дорогину.
«Если он это делает, чтобы цапнуть меня, то лучше будет уйти», — подумал Сергей и, подняв на лоб темные очки, чтобы его собеседник–пес сумел получше разглядеть глаза, улыбнулся дружелюбно и приветливо.
— Ну‑ка расскажи, кто твой хозяин и почему ты такой злой? Голодный, наверное? Я бы тебя угостил, но все съестное осталось в машине.
С минуту пес и мужчина смотрели друг другу в глаза. Дорогину казалось, что у пса они слезятся, но не от болезни, а от боли — почти человеческие слезы наворачивались на глаза у собаки. И Сергей ощутил, как в его душе тоже просыпается боль, словно они скорбят по одному и тому же человеку.
89 
