— Ладно, — сказала Глория. — Диктуйте.
Диспетчер отбарабанила номер и положила трубку.
Глория расправила, чтобы успокоить нервы, рубашку на груди.
Трубку в консульстве взяли после десятого звонка. Молодой человек с заложенным носом — наверняка серфер — представился: Роб — и учтиво предложил ей любую помощь. Говорил он дружелюбнее, чем диспетчер 911, и Глория, описывая предмет своих тревог, постаралась выдерживать ровный тон.
— Хмм, ладно, — сказал Роб. — Он в Нижней Калифорнии?
Глория вспомнила расстеленную по столу Карла карту пустыни.
— Не думаю, — ответила она. — Я думаю, он в Соноре.
— Там есть консульство, в Эрмосильо. Попробуйте в него позвонить.
Она поблагодарила Роба, записала номер, набрала его.
— Консульство США.
На сей раз ее рассказ занял больше времени; отчаяние заставляло Глорию произносить не те слова, извиняться, поправляться.
— Мисс, — сказал сотрудник консульства, Дэвид, — прошу вас, постарайтесь успокоиться.
— Мне страшно.
— Мы во всем разберемся. Когда вы в последний раз беседовали с ним?
— Перед самым его отъездом.
— В каких отношениях вы состоите с мистером… э-э, Перрейра?
Глория прикусила губу.
— Я его жена.
— И он собирался пересечь на машине пустыню? — удивился Дэвид. — Чем это было? Бегством из дома?
— Он всегда путешествовал в одиночку.
— Ага. А затем вы получили сообщение.
— Да.
— И думаете, что произошла автомобильная катастрофа?
— Я не знаю, — ответила она. Ей уже опротивело это насильственное кормление вежливыми фразами. — Я ничего не знаю. Он мог пострадать.
Дэвид сказал:
— Если бы его поместили в какую-то из здешних больниц, мы бы узнали об этом. Когда в больницу доставляют гражданина Америки, оттуда всегда звонят нам. То же самое и в случае смерти. С нами непременно связались бы. Но, насколько мне известно, никто нам не звонил. Это случилось на прошлой неделе?
— Сообщение поступило в четверг.
— Послушайте, миссис Перрейра, — сказал Дэвид, — я уверен, что беспокоиться вам не о чем. Он непременно свяжется с вами. Скорее всего, он где-то загулял и просто забыл позвонить.
Глория продиктовала ему свой номер. Прежде чем они простились, Дэвид сказал:
— У вас ведь там землетрясение утром было, верно?
— Да.
— И вы волнуетесь из-за такого пустяка.
— Пожалуйста, позвоните мне, — ответила Глория и положила трубку.
Измученная, дрожащая, она обшарила письменный стол Карла. Ежедневник его оказался пустым, в том, что касалось договоренностей о встречах, календарем Карлу служила она. Глория в миллионный раз набрала номер его сотового и услышала все те же нескончаемые гудки. Она обыскала груды мусора, надеясь найти хоть что-то, способное сказать, куда он собирался отправиться. Маршрут свой Карл с ней не обсуждал, — как и каждое лето, всю поездку он спланировал сам. То была одна из составляющих его жизни, к которой Глория доступа не имела, и регулярная повторяемость ее немного действовала на нервы. «Пора уматывать», — говорил он, поигрывая давно потускневшим серебряным крестиком, который носил под рубашкой. Таков был сигнал о приближении отпуска: Карл расстегивал пуговицу и из-под рубашки появлялась цепочка с крестиком.
Глория, как и всегда, вызывалась заказать ему билет на самолет, номер в отеле, место за столиком ресторана. Предложений ее он никогда не принимал.
«Эти штуки я предпочитаю делать сам».
Чего ты бесишься? — спросила она себя. Наверняка же все в порядке. Ты ему не нянька. Шла бы лучше домой и позаботилась о себе самой.
Да, но она уже здесь.
А забота о нем и была для нее заботой о себе.
Как ни посмеивалась над ней Барб Оберли, логическая оправданность ее преданности человеку, который хоть и не отказал ей наотрез и никогда не выказывал ничего сверх простой благодарности, у Глории сомнений не вызывала. Для нее объяснение было очевидным: Карл любит ее, но не может найти слова, пригодные для описания этой любви. Он разговаривал и вел себя с ней по-монашески, потому что это было, на свой манер, более честным, чем изливать перед ней неточно описанные, а то и банальные чувства. Бурные излияния Карлу вообще свойственны не были. Почему же в любви он должен быть иным?
Барб видела происходившее сквозь очки менее розовые: «Взгляни правде в лицо, Глория. Он просто-напросто голубой».