110 
– Вот как?..
Она кивнула, читая написанное на коробке.
– И что я говорил?
– Да ничего, per se. «Бормотал» не совсем точное слово. Пожалуй, напевал.
Комната вогнулась вовнутрь, как будто великанский палец надавил на поверхность реальности.
– Напевал, – хрипло повторил я.
– Угу.
– Что напевал?
– Трудно сказать, – улыбнулась она. – Ты сильно фальшивил.
– Извини.
– Да ну, что ты. У меня же есть ушные затычки. Но раньше ты всегда спал как убитый.
Я сказал:
– Думаю, это напряжение сказывается.
– Плохо. Я могу чем-то помочь?
Я покачал головой – движение это показалось мне несоразмерно размашистым, корявым и, прежде всего, обдавшим меня странным жаром. Комната все еще оставалась – в моем поле зрения, – подернутой зыбью, голова начинала кружиться, почти как у пьяного.
– Я посижу немного в гостиной, – сказал я.
Ясмина молча смотрела на меня.
– Это плита, – сказал я. – Из-за нее тут всегда душно становится.
Не дожидаясь ее ответа, я перешел в гостиную, уселся на софу и тупо уставился в пустоту камина. Он вполне мог быть набитым горящими дровами – я почувствовал, как поясницу мою покрывает испарина, да и под мышками было совсем уже мокро, и наполовину вытянул из-под брючного ремня полу рубашки. Ступни почему-то казались распухшими, туфли словно стали малы; я сбросил их, пошевелил пальцами, но облегчения не ощутил. Головокружение усиливалось, однако теперь его сопровождало действительно неприятное ощущение, уверявшее, будто мой мозг медленно плавает несколько в стороне от черепа, отчего процесс мышления осуществляется едва ли не в футе от меня, а когда я поворачиваю голову, мозг следует за нею с задержкой… Чтобы как-то остудить скапливавшийся вокруг меня жар, я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, закатал рукава и, наконец, выдернул рубашку из брюк и только тогда обнаружил, что Ясмина стоит в двери и наблюдает за мной.
Ее окружало свечение, золотистое, искрящееся.
– Милый?
Я зачарованно вглядывался в нее.
– Милый, ты… – Голос у нее был какой-то непривычный. – Ты пить не хочешь?
– Нет, пить не хочу, – ответил я и тут же понял, что хочу, очень, что на самом-то деле меня никогда еще такая жажда не мучила. Однако мне не хотелось просить ее о чем бы то ни было, не хотелось пугать еще сильнее. Мне хотелось остаться одному, сидеть не двигаясь, пока не замедлится вращение гостиной. – Ты бы посмотрела, как там мясо, – сказал я. И обнаружил, что каждое мое слово сопровождается легким эхо. – Вдруг перекипит.
– Что с тобой происходит? – спросила она.
– Да все хорошо, разумеется, – ответил я.
Молчание.
– Я не об этом спрашиваю, – сказала она.
Я молчал.
– Твой вид… – начала она.
– Что?
– Ничего.
Молчание.
– Я думаю, что тебе следует показаться врачу.
– Я не собираюсь показываться врачу.
– Но не похоже, что она заживает. – Ясмина робко приблизилась ко мне. – Судя по ее виду, там началось заражение.
– Ты же не врач, – сказал я, пытаясь собраться с мыслями, соорудить на скорую руку оборонительный вал, за которым мне удастся укрыться от новой ее атаки.
– Потому и хочу, чтобы ты повидался с врачом.
– Не могу. У меня нет страховки.
– К университетским сходи.
– Я не учусь в Гарварде.
– По-моему, Линда сказала, что восстановит тебя в аспирантуре.
– Она сказала, что подумает об этом.
– Но нельзя же просто игнорировать твое состояние.
– Я и не игнорирую. Я лечусь.
– Да, но щека не заживает.
Она подошла уже совсем близко, я ощутил испускаемый ее телом жар. И отодвинулся от нее на другой конец софы.
– Ты можешь оставить меня в покое? Пожалуйста. Оставь меня в покое.
– В полутора милях отсюда есть бесплатная больница.
– Ясмина…
– Или можно обратиться в отделение скорой помощи. Они обязаны тебя принять. По закону. Ну-ка, – продолжала она, наклоняясь ко мне, – дай я взгляну.
Она дернула за марлю. Боль была как от удара крапивой по лицу, я отшатнулся от Ясмины – так, точно меня дернули сзади за узду, и, перелетев через подлокотник софы, повалился на пол. Приземлился я на четвереньки, но тут же вскочил и выбежал, шатаясь, в коридор.
– Чееерт!
– О господи! Господи! Прости!
– Я же тебе говорил – оставь меня в покое.
– Все хорошо?
110 
