80 
Так оно и продолжалось в следующие несколько дней. Следует отдать должное его упорству: стоило мне включить телефон, как он начинал звонить. Трубку я снимал редко, а когда снимал, на другом конце линии молчали. Не знаю, чего он надеялся добиться, ведь даже если бы я не уложился с работой в срок, это ничего ему не дало бы. Думаю, им руководила злоба, и только.
Я позвонил в телефонную компанию. Там мне сказали, что блокировать звонки конкретного абонента невозможно, и предложили заменить мой номер на другой, который не будет значиться в справочниках. Что я и сделал – и звонки сразу прекратились.
Однако на смену им пришло нечто иное, куда более неприятное. У меня появилось чувство, что за мной следят.
Откуда оно взялось, сказать не могу. Ни Эрик, ни кто-либо еще, уж если на то пошло, на глаза мне ни разу не попадался. Однако чувство это – едва различимое, но неотвязное – возникало в мгновения самые неурочные – когда я принимал душ, к примеру, или стоял у прилавка ювелира, который оценивал то, что хранилось в туалетном столике Альмы, – и уже не покидало меня. Я обходил дом, смыкая шторы, восстанавливая созданную Альмой кладбищенскую атмосферу, а оно меня не покидало: я чувствовал, как в меня вперяются незримые, помигивающие глаза. Я пошел на почту, чтобы отправить доктору драгоценности, и, едва выйдя оттуда, вновь ощутил на себе их взгляд. И, точно сумасшедший, завертелся на месте, замахал руками – чуть велосипедиста не сшиб. Никого я, разумеется, не увидел, ничего неправильного не заметил, однако зашагал быстро, потом еще быстрее, и глаза повлеклись следом, они парили надо мной, студенистые, налитые кровью, непристойные, всевидящие и всезнающие, – и я перешел на бег, и новые туфли мои оскальзывались на сыром тротуаре. Перед тем как войти в дом, я поозирался, а оказавшись на кухне, налил себе выпить. Ощущения ничего не значат – значат только факты. Я встряхнулся, налил еще и занялся стряпней – приготовлениями к приему гостей.
Я не знал, как мне это назвать. До Рождества оставалось еще десять дней. Да какая разница, сказал Дрю, была бы бухаловка. Вечер я провел, снуя по дому, пополняя бокалы, благодаря гостей за подарки на новоселье, ведя пустые разговоры и соглашаясь – да, давненько уже я ни с кем не виделся.
– Похоже, вы отыскали родную душу, – говорили мне, когда я описывал Альму.
Я улыбался.
– Замечательно, должно быть, встретить в жизни такого человека.
Да, замечательно.
– И вы сами испекли этот торт?
Сам, а как же.
Ясмина так и не пришла, часы тикали, гости – «начинка», так я их про себя называл – понемногу расходились, и я списал этот вечер в убыток.
– Ну, что я тебе говорил? – сказал напоследок Дрю. – Класс!
Я, ощущая себя еще более одиноким, чем прежде, пошел на кухню, включил радио, закатал рукава и окунул ладони в горячую мыльную воду. Жуткая была идея, эта вечеринка. А все Дрю – и зачем только я его послушал? И пока я оттирал присохший к тарелке джем, мне пришло в голову, что, может, он Ясмину даже и не пригласил – решил освободить меня от нее. Я стиснул губку, вода потекла по запястью, закапала на пол. Все, хватит с меня вечеринок. Мне необходимо уединение – закончу работу, получу состояние и начну новую жизнь, ничего не имеющую общего ни с Гарвардом, ни со всеми этими людьми… Меня охватила такая жалость к себе, что я далеко не сразу услышал треньканье дверного звонка. Решив, что кто-то из гостей вернулся за забытыми перчатками, я вытер руки и вышел в холл. За дверью стояла Ясмина.
Молчание.
– Ну что, войти можно? – спросила она. – Тут зверски холодно.
Я принял пальто Ясмины, провел ее на кухню, отрезал ей кусок «Захера».
– Спасибо, – сказала она.
– А где же Питер?
– В Нью-Йорке.
– Ладно, значит, познакомимся в другой раз.
Она кивнула.
– Хорошие туфли.
– Цвета бычьей крови, – сообщил я.
– А куда подевались твои мокасины?
– Выбросил.
– Ну, Джозеф Гейст. Вот уж не ожидала.
Я смотрел, как она жует торт.
– Не думал, что ты придешь.
– Ну да. Я тоже. – Она слизнула с большого пальца сливки. – Я слышала, ты теперь домовладелец.
– Да вроде того.
– Поздравляю.
Я кивнул.
– Ладно, – сказала Ясмина. – Может, устроишь для меня экскурсию по дому – или как?
– Эту скрипку сделал ее отец.
– Ух ты. Правда?
– Он был музыкальных дел мастером.
80 
