Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
130 
«Было! Оно просто было! – подумал он. – А Николаю Николаевичу Гвоздецкому и Илье Михайловичу Иванову надо бы свечки поставить! Вот только куплю костюм!» Он дошёл до Мостовой и зашёл в магазин «Лондон», а когда вышел, то нёс в руках большой бумажный свёрток со старым костюмом, шляпную коробку, где лежала та шляпа, коробку из-под обуви, в которой были его прежние туфли, чёрные. Он остановил рикшу и, пока ехал домой, чтобы оставить свёрток и коробки, с удовольствием поглядывал на своё отражение в зеркальных витринах магазинов, аптек и ресторанов и думал: «Больше в ночлежники я не хочу!» Он добрался до Иверской уже к вечеру и поставил поминальные свечи. В семь пополудни его на Аптекарской ждали Ремизов и Изабелла.
К доходному дому на Аптекарской он подошёл минута в минуту, как раз когда Изабелла и Ремизов выходили из парадной. Изабелла не сразу узнала в подходившем высоком и стройном молодом человеке одетого во всё белое Сорокина.
Она ахнула:
– Вот так сюрприз, Мишель! А вы прямо-таки душка!
Сорокин стеснялся. Ремизов, когда увидел его, снял шляпу и почесал в затылке.
На набережную ехали молча, Сорокин сидел напротив Ремизова и Изабеллы, спиной к извозчику, и старался не смотреть на неё. А Изабелла, оживлённая, вовсю разглядывала Сорокина, и он снова увидел в её глазах весёлые искорки.
«Неужели опять кокаин?» – невольно подумал он, и на душе заскребло от жалости к этой красивой женщине. Вид Ремизова, скорее всего, подтверждал его предположение.
– А вот с одеколоном вы, Мишель, не угадали! Сейчас жарко, и запах надо было выбирать лёгкий!..
Сорокина это замечание кольнуло, ему помогали выбрать одеколон три молодые и очень хорошенькие продавщицы, каждая на свой вкус, и он выбрал… самый красивый флакон. Он отвернулся.
– Вы обиделись, Мишель? Что же вы такой… обидчивый? Вам, наверное, за вашу жизнь не приходилось выбирать себе одеколонов… вам мамочка выбирала, туалетную воду для мальчиков!.. – сказала она и рассмеялась. В её словах Михаил Капитонович услышал что-то очень похожее и вспомнил, как она обратилась к нему тогда, в первый раз, на улице и подумал: «А всё-таки она проститутка… Когда без кокаина – она дама, леди, а сейчас…»
Коляска подкатила к причалу. Ремизов выбрал большую, надёжную лодку, и через полчаса они причаливали к длинной, яркой в две краски – синяя и жёлтая – барже, пришвартованной к берегу Солнечного острова.
– А вот и хаусбот нашего любимого и уважаемого Евгения Семёновича Кауфмана.
Над рекой ещё только должны были садиться сумерки, было светло, но острота дневного света уже начала смягчаться. На палубе баржи горели электрические огни и играл оркестр.
– Это, между прочим, Мишель, играют фокстрот, вы умеете танцевать фокстрот?
Михаил Капитонович мотнул головой, но стал присматриваться к танцующим на открытой палубе парам – музыка была щемящая, а прижавшиеся в танце друг к другу мужчины и женщины – томные.
В трюме, где оказался буфет и ресторан, их встретил плотный, лысоватый толстячок с совершенно свободными манерами. Он открыл им навстречу руки:
– Проходите, господа! Изабелла, от вас, как всегда, глаз не отвести… Николай Павлович, – обратился он к Ремизову, – прошу всей компанией к нашему столу… А…
– Разрешите представить, это Михаил Капитонович Сорокин, он занял место покойного Ильи Михайловича, – представил Ремизов Сорокина и подал руку Кауфману.
Кауфман стал серьёзным.
– Илья Михайлович! – выдохнул он. – Большая утрата… Ну что ж, господа, сегодня мы его обязательно помянем, а вообще-то не будем о грустном!
Он подхватил Изабеллу под руку, и они пошли впереди между столиками. В углу стоял большой, уже накрытый круглый стол на восемь персон. Сорокину предложили место, он сел, стал осматриваться и увидел Всеволода Никаноровича Ива́нова. За столом, где был Ива́нов, уже сидели, но было такое впечатление, что весь стол принадлежал одному Всеволоду Никаноровичу, и он за ним господствовал. Перед ним между тесно стоявшими тарелками с яствами лежал огромный запечённый сазан, и Ива́нов смотрел на него так, что у Сорокина невольно промелькнула мысль: «Он его съест весь – один!» Рядом с Ива́новым Михаил Капитонович увидел приставной столик, уставленный бутылками с белыми и красными винами. «И выпьет!» – подумал он.
Обстановка была самая свободная. Гости приходили, садились, пили и закусывали, вставали и поднимались наверх. Несколько раз вставала Изабелла, её приглашали. Она уже поднималась на палубу с Кауфманом, Ремизовым, она уже подмигивала Сорокину, но он чувствовал себя смущённо, даже скованно и всё чаще выпивал. Она в очередной раз спустилась и села рядом с ним, и он почувствовал от неё жар.
130 
