9 
Некоторое время человек из Лондона и девушка в трауре молча, оценивающе смотрели друг на друга. Свет лампы достигал лица Ратлиджа, лицо девушки оставалось в тени. Ее голос, когда она заговорила, был хриплым и напряженным, словно она плакала долгие часы. Ее горе было искренним — и все же что-то беспокоило инспектора. Сумрак скрывал то, чего ему не хотелось опознавать.
— Простите за вторжение, мисс Вуд, — заговорил он с чопорной формальностью. — Я выражаю вам наше глубочайшее сочувствие. Но я уверен, что вы понимаете необходимость найти того или тех, кто ответствен за смерть вашего опекуна.
— Моего опекуна. — Леттис произнесла это без всякого выражения и добавила с неожиданной горячностью: — Не представляю себе, как могли сделать с ним такое. И почему? Бессмысленно, дико… — Она оборвала фразу и судорожно глотнула, сдерживая слезы гнева. — Это не имело никакого смысла.
— Что именно? — спокойно спросил Ратлидж. — Его смерть? Или ее способ?
Леттис, казалось, была потрясена тем, что он читает ее мысли.
Она слегка подалась вперед, и Ратлидж смог разглядеть ее лицо, покрасневшее от слез и бессонницы. Вздернутый нос, чувственный рот, глаза с тяжелыми веками. Он не мог определить их цвет, но они не были темными. Четкие скулы, решительный подбородок, длинная тонкая шея. Ее черты все вместе создавали странное впечатление теплой чувственности. Ратлидж вспомнил, как сержант поколебался, прежде чем произнести слово «привлекательная», словно сомневаясь, достаточно ли оно точное. Она не была красивой в обычном смысле слова, скорее притягательной.
— Не понимаю, как вы можете разделять их, — после паузы ответила девушка, сжимая тонкими пальцами носовой платок с черной каймой. — Он ведь не был просто убит, не так ли? Его уничтожили, стерли с лица земли. Это было намеренно, мстительно. Даже Скотленд-Ярд не может этого изменить. Но человек, который сделал это, будет повешен. Это единственное утешение, которое мне осталось. — Когда она говорила о повешении, в ее голосе появились глубокие нотки, как будто она с наслаждением представляла себе эту картину.
— Тогда, возможно, мы должны начать с утра прошлого понедельника. Вы видели вашего опекуна, прежде чем он ушел из дому?
— Я не ездила верхом в то утро, — поколебавшись, ответила Леттис.
Прежде чем Ратлидж успел оценить этот ответ, она добавила:
— Чарлз любил «Мальвы», любил землю. Он говорил, что эти поездки хоть немного компенсируют ему месяцы, проведенные вдали. Поэтому он обычно выезжал один и маршрут мог быть разным: Чарлз обследовал урожай, крыши арендаторов, состояние изгороди или скота. Это был способ исцеления от того, через что ему пришлось пройти.
— Сколько людей знали, куда он поедет?
— Маршрут не был записан — он был у него в голове. Лоренс Ройстон мог знать, что Чарлз планирует заняться какой-то проблемой, если они обсуждали ее. Но большей частью он руководствовался собственными интересами. Вряд ли вы были солдатом, инспектор, но Чарлз однажды сказал, что величайшим преступлением войны было разрушение французской сельской местности для целого поколения. Не гибель армий, а гибель земли. — Она откинулась назад в тень.
«Я не ездила верхом в то утро…»
Ратлидж обдумывал эти слова, игнорируя остальное. Казалось, этот факт отделял ее полностью от происшедшего. Но в каком смысле? Он слышал, что солдаты выдвигают тот же самый предлог, избегая обсуждения того, что они видели на поле битвы: «Я не участвовал в этой атаке». Мол, не знаю и знать не хочу…
Значит, отрицание. Но было ли это умыванием рук или способом высказать правду, хотя и не полную?
Лицо Леттис было спокойным, но она наблюдала за ним, ожидая в безопасности полумрака следующего вопроса. Горе ее казалось подлинным, и все же она отказывалась помочь ему. Он чувствовал ее сопротивление, как физический барьер, как если бы они были противниками, а не объединились для охоты на убийцу.
Она, в свою очередь, молча считала удары сердца, вгоняя его в спокойный ритм, чтобы дыхание не выдало ее. Она не собиралась обнаруживать свое личное, затаенное перед этим лондонским незнакомцем с холодными, анализирующими, бесстрастными глазами! Пускай выполняет работу, для которой его прислали. Но почему это длится так долго? Чарлза не стало всего три дня назад!
Молчание затягивалось. Сержант Дейвис откашлялся. Его смущали подводные течения, которые он не в силах был понять. Ибо эти течения и эмоции были такими сильными, что казалось, материализуются в тени. Даже Хэмиш молчал.
9 
