26 
— Если она родила в четвертую декаду зимы, значит, понесла в четвертую декаду весны.
— И что с того?
Кетара посмотрела на него, как на безумца.
— Четвертая декада весны, ваша светлость — это Великий Пост. Даже если бы она была замужем, все равно, в Великий Пост этим заниматься нельзя, это грех.
— То есть ни в чем не повинную женщину казнили только за то, что она… э-э-э… занялась этим не в тот месяц? — сказать, что де Каррадо был поражен — не сказать ничего. Он был просто в ужасе. И это просвещенный, цивилизованный мир?! Это семнадцатый век?!
— Если бы все так просто, — горько усмехнулась Кетара. — Она же не по своей воле грех совершила… Она… ну, с благородными… она понравилась одному из них, а им же закон не писан… Ой! Простите! — кажется, она вновь вознамерилась упасть на колени.
— Все в порядке, Кет, продолжай, пожалуйста, — поспешно попросил Этьен. Девушка сглотнула слезы.
— В общем, она понравилась одному из них, и он приказал ей… ну, сделать это… А она отказалась, сказала, что это грех… а они только посмеялись… И… она через девять месяцев родила.
— То есть они ее взяли силой?!
Кетара кивнула, еле сдерживая рыдания.
— А когда мама родила, наш сосед — он очень набожный человек — рассказал об этом святым отцам. И маму… ну, за ней пришли Инквизиторы. И забрали… А потом…
— Что «потом»? — леденея от гнева и ужаса, спросил граф.
— Потом ей вырвали все женские органы раскаленными щипцами и залили внутрь расплавленный свинец, после чего сожгли вместе с ребенком. Она умирала очень долго и очень мучительно, потому что несколько этих сволочей своей проклятой магией не позволяли ей потерять сознание или умереть от шока, — жестко произнес Анж, входя в комнату. — Меня и Кет заставили на это смотреть, чтобы мы своими слезами замолили ее грех перед Господом. Кет была в шоке, она не могла плакать, и на нее надели специальный сапог с шипами внутри — чтобы плакала. Ей тогда было десять лет. С тех пор моя сестра хромает.
— Что же сделали с ублюдками, посмевшими взять женщину силой? — не веря своим ушам, спросил Этьен. То, что он услышал, казалось невозможным, невероятным, но он понимал — Анж не лжет. Юноша, похоже, был той же породы, что и сам граф — упрям, честен, и лучше умрет самой мучительной из всех возможных смертей, чем пойдет против собственной совести и чести.
— С «благородными господами»? — издевательски рассмеялся парень. — Ничего, разумеется. Они до сих пор живы, здоровы, богаты, и издеваются над теми, у кого нет друзей или родственников в элите Империи. Они же благородные апостолиты, а вам ничто не страшно, таким, как вы, закон не писан, только и знаете, что калечить и убивать простых людей себе на потеху! — последние слова Анж буквально выплюнул в лицо Этьену. Его глаза пылали ненавистью. — Теперь вы можете и меня замучить и убить, и Кет тоже, так же, как всех, кого до сих пор пытали и унижали. Хотите? А не выйдет! Не позволю ни вам, светлость ваша проклятая, ни другим таким же тварям, тронуть мою сестру или меня!
Граф потрясенно взирал на этого юношу с горящими глазами и пылающим сердцем. Или дурак, или смельчак, каких поискать. На идиота Анж не походил, значит, второе — недюжинная храбрость нужна, чтобы бросить благородному человеку в лицо такие слова, особенно, если здесь дела обстоят действительно так плохо.
— Анж, сколько тебе лет? — быстро и тихо спросил Этьен.
— Семнадцать, — ошарашено ответил парень, но тут же взял себя в руки. — Какое вам дело до того, сколько мне лет?
— Семнадцать, — грустно повторил де Каррадо, вспоминая себя в том же возрасте. Вопрос Анжа он проигнорировал. — Семнадцать лет, а все еще думаешь, что все люди — одинаковые. Под одну гребенку всех стрижешь. Скольких ты уже убил лишь за то, что они имели несчастье родиться у родителей с титулованной кровью?
— Троих, — с вызовом бросил юноша.
В следующую секунду Кетара, побледневшая, как смерть, не выдержала, и обреченно вскрикнув, рухнула в обморок. Бедной девочке показалось, что уж после такого признания спасенный ими аристократ уж точно убьет ее брата.
Этьен подхватил Кет на руки, Анж мгновенно оказался рядом.
— Что с ней? — парень тут же забыл о том, что разговаривает со своим заклятым врагом, дворянином.
— Похоже, твои откровения напугали бедняжку до потери чувств, — как мог, спокойно, ответил граф. — Ничего страшного, полежит и придет в себя, — насчет нюхательной соли или нашатыря он даже спрашивать не стал — не держат подобные вещи в бедных домах.
26 
