16 
О! Это уже лучше. Сейчас-сейчас-сейчас…
«Большая любовь к гермо при полном отсутствии мозгов – это диагноз. Киска, не бойтесь, сейчас все лечат».
Отлично!
Внизу замигала приватная строка.
«Рысюха, у тебя там опять черти пляшут, ты где?»
«Баньши налетели, иди сбивать!»
«Ну сколько можно! Рысь, закрой этот паноптикум!»
Великолепно! Три жалобы.
Сбивать, говорите? Собью. Я тут давно сижу со сбивалкой наготове.
Рысь включила видимый режим – из Комнаты тут же свалили трое баньши, не успевших отметиться. Ладно, черт с ними, в другой раз.
– Сейчас мы с вами поиграем, – пробормотала Рысь, блокируя Комнату. – Полет баньши над темной водой, смертельный номер, екли!
Пальцы забегали по клавиатуре терминала:
«Порт блокирован. Сиреневая Киска, вам выносится предупреждение за невнимательность и дублирование порта. Прежде чем создавать дубли, читайте Комнаты, информации по моделям более чем достаточно. Штраф – одно очко.
Баньши, предупреждение за создание свары и навязывание своей точки зрения в грубой форме сторонним посетителям. Штраф – по три очка с персоны, блокировка в этой Комнате – сутки».
Подпись – Гильдия следящих.
Рысь в ярости!!!
Удовлетворенно хмыкнув, Рысь ткнула пальцем в сенсорную пластину, выключая терминал, и, подхватив сумку, кинулась к двери. До отхода монора, на котором ехать предстояло довольно долго, оставалось пятнадцать минут.
* * *
На самом деле Рысь, конечно, звали совсем даже не Рысь, а Джессика Пейли. Ей недавно исполнилось сорок три года. Найти хорошую работу или вновь удачно выйти замуж Джессике не светило. Помочь ей тоже было некому. Рассчитывать в этой жизни приходилось только на себя, и ни на кого другого.
В прошлом Джессика была художницей, иллюстрировала книги для подростков. Рисовала она не в редакторах, а руками, и ее иллюстрации лет двадцать назад пользовались большим успехом. Что только не приходилось рисовать!.. Фантастические, ажурные, словно кружевные города; крылатые люди, прекрасные, возвышенные создания, имен для которых в этом мире не существовало, старинные корабли, звездолеты из неведомых никому миров; в ее картинах было то, что очень многие в те годы хотели видеть в жизни, – красота истинной любви, безгрешной, непорочной… Совсем необязательно – о красоте любви мужчины и женщины, нет. Любовь бывает очень разной: к природе, к городу, к небу, к морю.
Джессика тогда была очень чистым человеком.
И верила в чудеса.
В настоящие чудеса.
И стремилась показать людям то, что видела в своем воображении – видела так, словно сама побывала в тех фантастических местах, словно стояла рядом с существами, которых рисовала.
Но потом грянул первый кризис – и государство официальным порядком отменило книги. Вообще отменило, как класс. Вышла директива правительства, и книги просто перестали печатать. Остались только детские, по мотивам известных фильмов, да полтора десятка учебников, тоже для малышей.
И все.
Месяц Джессика не могла поверить в происходящее. До этой директивы она все-таки работала: в маленьком издательстве, печатающем книги под заказ. Денег работа приносила совсем немного, но на жизнь как-то хватало. А после директивы…
Полгода она была безработной. Перебивалась чем получится – ходила мыть рекламные щиты с бригадой таких же бедолаг, как сама, торговала в уличной палатке лепешками с разными начинками (так называемая «еда-на-ходу», сеть палаток «Ешь бегом!»), ухаживала за стариками, по социальной квоте имеющими право на такой уход. Муж, посмотрев на это все, сбежал к другой – измученная Джессика ему совершенно перестала нравиться.
Но, что интересно, во время второго кризиса, в результате которого всех неработающих и всех пенсионеров попросили в трехмесячный срок выехать из Джовела, спас Джессику от вынужденного переезда.
Джессика подлежала выселению и была обязана покинуть город – она считалась безработной. Бывший муж в один прекрасный день отвел ее к своей давней приятельнице, порекомендовал – и ее приняли.
Так Джессика стала той, кем работала последние восемнадцать лет: помощницей управляющего пансионом «Утро Джовела».
* * *
Успела.
И даже пять минут в запасе осталось.
Служебный вход в старинный особняк, в котором размещался пансион, находился во дворе, не со стороны улицы. Здание, недавно отремонтированное, выкрашенное в приятный темно-оливковый цвет, богато украшенное белой лепниной, Джессике нравилось – у дома, безусловно, была душа, на удивление светлая и спокойная. Может, отчасти поэтому она и не бросила работу, сумела с ней смириться. Дом нравился. А из приятного места уходить смысла нет…
16 
