Последние отзывы

  91  

В позднее время — половина седьмого утра — Евка, как не работающая, спала. В связи с жарой — на диване в большой комнате.

Я осторожно слез с подоконника внутрь, но сапоги звякнули подковками.

Евка повернулась на другой бок и натянула простыню на голову. Через секунду схватилась, открыла глаза и без звука уставилась на мою фигуру против света. Лица не разглядела.

Я кинулся к ней со словами:

— Тихо, Евка! Это я, Цупкой. Привез тебе привет из Остра. Тебя что ж, Хробак без приданого берет? Голую-босую?

Говорил я понятно. Руками не махал.

Евка быстро опомнилась.

— При чем тут «голая»?

— Поговорка есть. Не вставай, не затрудняйся. Узнаешь? — Помахал перед ее глазами кисетом. Там шарудело и чуть-чуть мягко звякало.

Евка от неожиданности приподнялась.

Поднес кисет вплотную к ее глазам.

— Ты у Довида клянчила, чтоб он тебе отдал. Довид, между прочим, умер своей смертью. Теперь твоя просьба принимается. Бери.

Евка облизнула губы. Они и так у нее были полные и красные, а мокрые стали совсем стыдные.

— Я отвернусь, ты накинь что-нибудь. Говорить неудобно.

Повернулся, кисет положил на стол, в центр, где сходился вязаный узор. Положил и держал рукой. Сам стоял прямо, чтоб она заметила мою выправку. Когда человек в форме перед тобой, хоть и спиной, — совсем другое дело. Все равно что лицом. Глаза в глаза.

Евка возилась, пыхтела, наконец хрипнула:

— Довид умер?

Я повернулся.

Потом взял стул, присел аккуратно на край, говорю:

— Иди сюда. У нас беседа, не допрос. К столу давай.

Евка села. Нога у нее заплелась за ножку стула. Я помог. Она еле держалась в равновесии.

— Что ты волнуешься? Довид от сердца умер, в больнице. Тебе какая разница? Ты его знаешь без году неделю. Или плакать будешь? Бери кисет. На совесть полагаюсь. Лишнего не возьмешь. Или все — твое? Если все — бери все.

Евка взяла, покрутила, взвесила. Потом, вроде вспомнила гидкое, отбросила в мою сторону.

— Не надо мне ничего отсюда. Тут моего нету. Довид придумал.

— Довид, может, и придумал бы. Только он мне про кисет этот клятый не говорил. Сказал человек, которому я верю. Который придумать не мог. Ты когда Зуселя доставила в Остер беспамятного, требовала у Довида свою долю. Он не дал. Факт. Этот факт про тебя не свидетельствует плохо. Он вообще не свидетельствует ни про что, кроме того, что ты хотела что-то получить отсюда, а Довид оказался против. Преступления тут нету. Не подкопаешься. Довид мертвый. Земля ему пухом на том свете. Ему кисет ни к чему. А ты — живая. Я и говорю: если твое — бери. Что непонятно?

Евка опять придвинула к себе кисет. Развязать даже не попробовала.

— Должно быть пять золотых царских червонцев. Это мое. Остальное — нет.

— То есть тебе известно, что тут еще есть, кроме монет? То есть что тут и твое, и не твое? И что тут не твое?

Евка передернула плечами.

— Развязывайте и смотрите. Я не намерена.

— Сама развяжи.

— Не буду. Вы принесли, вы и развязывайте.

— Ну, раз ты за своим брезгуешь лезть, я тем более не полезу. Для меня там все — не мое. Сдам куда следует, оформим в доход государству. По закону.

Евка схватила кисет и стала развязывать.

Не получалось. Она тянула не за тот конец. И не туда.

Я ждал.

Когда Евка устала, выдернул кисет у нее из рук. Развязал. Содержимое вывалил в непосредственной близости перед ней. Кое-что в узорных дырочках застряло углами — коронки, а червонцы легли аккуратно, один к одному, сверху, а уже на них — кольца и брошка. Деньги отдельно, деликатной трубочкой.

— Ну, Ева, смотри. Считай. И я с тобой буду считать, чтоб ты не ошиблась.

Евка смотрела на скатерть — в дырки. Каждую измеряла взглядом. Глазами забирала червонцы. Сделала жест вперед, но остановилась.

— Что, Ева, гидко?

Ева кивнула.

— Рассказывай, Ева. Скоро у тебя свадьба. Жить надо. Хата твоя трескается. И заборчик, чтоб через щели не заглядывали, и рамы — все надо менять. И белье постельное, чтоб мужу приятно, и диван, и кровать. И посуду. И кастрюли-сковородки. И клееночку на стол надо новую. Модную. И одеться, и прочее. Рассказывай, Ева. Не звать же Хробака, чтоб он твое приданое выковыривал. А все честность твоя. Сказала б, что все — твое. Как-нибудь на пару с мужем потом разобрались бы. Когда гидота отхлынула б от тебя.

  91