Предисловие

Газ, добываемый в России и обогревающий собою полмира, всегда был оружием, и оружием опасным. Сразу после Второй Мировой войны, когда в Советском Союзе стали строить первый газопровод «Саратов – Москва», дело это поручено было Военстрою, возглавлявшемуся Лаврентием Берией. К слову сказать, Берия в тот же период курировал и создание советской атомной бомбы, так что строительство газопровода и атомная бомба фактически приравнивались друг к другу. Газопровод строили военнопленные, в основном немцы.

Потом Сталин умер, Берию расстреляли, и Никита Хрущев, одной рукой благословляя строительство Берлинской стены, другой пытался покорить Европу при помощи советского газа.

В 1960 году Хрущев заключил с президентом итальянской нефтегазовой компании ENI Энрико Маттеи соглашение о торговле нефтью и газом. Но если нефть можно было возить в танкерах, то для газа нужны были трубы, а советских труб европейцы боялись.

В 1963 по настоянию американского президента Джона Кеннеди западногерманский канцлер Конрад Аденауэр отменил уже заключенную сделку и запретил продавать Советскому Союзу трубы большого диаметра. Тогда трубы для газопроводов стали производить в Сибири и писали на них «Труба тебе, Аденауэр!» – как совсем еще недавно писали на танках «На Берлин!».

Ведь газ – тоже оружие.

А Энрико Маттеи, кстати, пытавшийся прорвать нефтегазовую блокаду СССР, погиб при загадочных обстоятельствах, разбившись на вертолете вскоре после встречи с Хрущевым и незадолго до встречи с американским президентом Кеннеди. Ходили слухи, что он был убит и причиной его гибели были именно договоренности с СССР. Но выяснить этого никому так и не удалось, потому что все полицейские и журналисты, расследовавшие обстоятельства смерти Маттеи, были убиты или пропали без вести.

Оружие, и опасное!

Но газ все же прорвался в Европу. В 1970 канцлер ФРГ Вилли Брандт и Леонид Брежнев подписали легендарный договор «газ-трубы», согласно которому Германия начала поставлять Советскому Союзу трубы большого диаметра, а Ruhrgas – закупать советский газ. В 13 часов 15 минут 1 октября 1973 года газ из СССР впервые пошел в Европу.

Американцы много лет настойчиво отговаривали Вилли Брандта от сотрудничества с Советским Союзом. Уже в 1980 году госсекретарь США Шульц прилетал в Бонн, чтобы отговорить руководство ФРГ от строительства газопровода. Американцы утверждали, что в случае военных действий русские смогут заправлять свои танки прямо из газопроводов и по своим трубам в считанные дни сумеют захватить всю Европу.

Но десятилетие спустя русские танки ушли из Европы. А трубы остались. И страх тоже.

Все-таки оружие.

Бывший заместитель председателя правления Газпрома Вячеслав Шеремет тоже любил повторять, что газ сродни оружию: «Горит, взрывается и удушает». И эта поговорка пользовалась популярностью среди газовиков.

Не знающие этой поговорки европейцы боятся российского газа, приводя страшные для них цифры: Финляндия, например, зависит от импорта Газпрома на 100 %. Австрия – на 75 %. Германия – на 45 %.

Но газа, как ни странно, боятся и в России, причем даже в самом Газпроме. Ветераны корпорации рассказывают, что добыча газа всегда считалась у них самым тяжелым, самым неблагодарным делом – по сравнению с любым другим бизнесом. Поэтому Газпром всегда старался не ограничивать свой фронт работы одним газом, а наоборот, раздвигал горизонты своих интересов все дальше и дальше. Газом теперь овеяны и футбольные клубы, и электроэнергетические предприятия, и газеты, и телеканалы, и пенсионные фонды, и страховые компании, и банки, и авиакомпании.

Только на территории России общая длина труб Газпрома составляет 156 000 километров. Это в три с половиной раза больше длины экватора.

Газпрома так сильно боятся, Газпромом так громко восхищаются, что, кажется, и времени уже не остается на то, чтобы взглянуть, как он устроен и что у него внутри. Что это, механизм или организм? В каком состоянии сейчас это мощное русское оружие, которое ковали Берия и Хрущев, которым пользовались Брежнев и Косыгин и которое Черномырдин и Вяхирев передали в руки Путину? Не проржавело ли оно? Действительно ли опасно? Наконец, можно ли попытаться его разобрать, чтобы получить ответы на эти вопросы?

Первые слова, которые сказал нам бывший ельцинский и.о. премьер-министра Егор Гайдар, когда мы попросили его дать нам интервью про газ, были:

  1