199 
На улице Шон и Лорен нашли свободное место у входа в кафе «У Нейта и Ненси». Нора спала в коляске, которую они поставили в тень под оконный тент. Прислонившись к стене, они ели мороженое, и Шон, глядя на жену, мысленно пытался ответить на вопрос, сами ли они сотворили все это или это трещина в отношениях, продолжавшаяся в целый год, так сильно изломала и обесцветила их любовь и перечеркнула все прежние прекрасные годы, прожитые в браке до того, как наступила эта сумятица и неразбериха, продолжающаяся два последних года. Лорен крепко держала его за руку, а он глядел на свою дочь и думал, что ее нельзя не любить, не боготворить, что это — маленькая богиня, которая, по всей вероятности, заполнит собой всю его жизнь.
Сквозь проходящие мимо них ряды участников парадного шествия Шон рассмотрел Джимми и Аннабет Маркусов, их двух очаровательных дочерей, сидящих на плечах Вэла и Кевина Сэваджей; девочки махали руками, приветствуя и каждую проходящую группу людей, и людей, проезжавших мимо в кабриолетах с открытым верхом.
Шон помнил, что двести шестнадцать лет назад здесь была построена первая тюрьма, располагавшаяся по берегам канала, который благодаря этому и получил в конечном счете свое название. Первыми поселенцами в Бакингеме были тюремщики и члены их семей, а также жены и дети тех, кто сидел за решеткой. В этом месте никогда не царило спокойствие. Когда заключенные освобождались, они часто были слишком усталыми или слишком старыми, чтобы ехать куда-то, и Бакингем вскоре приобрел известность свалки человеческих отбросов. Вдоль грязных улиц как грибы выросли многочисленные питейные заведения, а тюремщики обосновались по холмам, то есть, если говорить точно, построили свои дома в Округе и смогли таким образом снова наблюдать за жизнью людей, которых они прежде загоняли в камеры. В 1800-м году разразился скотоводческий бум, и множество скотобоен появилось там, где сейчас проходит автострада: по обеим сторонам Сидней-авеню были проложены пути железной дороги, которая разгрузила улицы, ведущие к центру, откуда сейчас брало начало парадное шествие. И поколения заключенных и работников скотобоен вместе со своими отпрысками трудились над тем, чтобы продвинуть район «Квартир» дальше, вплотную к скотопрогонным полосам. Тюрьма была закрыта в соответствии с программой какого-то ныне забытого движения за реформирование; скотоводческий бум сошел на нет, и лишь питейные заведения продолжали появляться и украшать собой улицы. За волной ирландских иммигрантов нахлынула волна иммигрантов из Италии, которых было почти вдвое больше, чем ирландцев; утром вагоны железной дороги, перешедшей на электрическую тягу, нагруженные рабочей силой, устремлялись в город, а на исходе дня возвращались сюда. А куда еще им было возвращаться, если они построили здесь свое поселение, они знали, чего там надо было опасаться и чему радоваться, и, главное, они не удивлялись ничему, что бы там ни случалось. На все была своя логика: на коррупцию, на кровопролития, на потасовки в барах, на игру в стикбол [35], на занятия любовью по утрам в воскресенье. Их логика была непостижимой для других; в этом-то все и дело. Никто не был здесь желанным гостем…
Лорен склонилась к Шону, положив голову ему на грудь и уперевшись макушкой в его подбородок. Шон всеми фибрами души чувствовал одолевающие ее сомнения; ей надо было восстановить свою веру в него.
— Ты сильно испугался, — спросила она, — когда этот мальчишка наставил на тебя пистолет?
— Говорить правду?
— Конечно, пожалуйста.
— Чуть не потерял контроль над мочевым пузырем.
Она отняла голову от его подбородка и посмотрела на него снизу вверх.
— Я серьезно.
— Так оно и было.
— А ты подумал обо мне?
— Подумал, — ответил он. — Подумал о вас обеих.
— И что ты подумал?
— Я подумал о том, — сказал он, — о чем и сейчас думаю.
— О параде и обо всем прочем?
Он кивнул.
Она поцеловала его в шею.
— Дорогой мой, ты хороший мешок с дерьмом, но как это мило, что ты говоришь правду и не лукавишь.
— Конечно, не лукавлю, — подтвердил он. — Все правда и только правда.
Она посмотрела на Нору.
— У нее твои глаза.
— И твой нос.
Лорен, пристально глядя на спящего ребенка, сказала:
— Я надеюсь, что все будет хорошо.
— Я тоже, — произнес Шон, целуя ее.
Они снова прислонились к стене. Плотная толпа людей плыла по тротуару мимо них и из нее вдруг появилась Селеста. Ее лицо было мертвенно-бледным, волосы спутаны и усыпаны перхотью; сплетя пальцы рук, она тянула их в стороны, словно пытаясь оторвать от ладоней.
199 
