32 
Мы ехали по направлению к центру города. Молчание затягивалось. Митя ничего не говорил, и на лице у него застыло весьма мрачное выражение. Я тоже не знала, с чего начать, и лишь исподволь рассматривала его. На подбородке у него оказалась ямочка. Митина ямочка!
— Митя, — прошептала я.
— Что? — Он дернулся. — Ах, да, простите, Катя. Я не сказал, куда вас везу. А надо бы. — Губы его растянулись в совершенно Митиной улыбке! — Надеюсь, вы любите итальянскую кухню?
«Я тебя! Тебя люблю!» — хотелось крикнуть мне, однако я лишь молча кивнула.
— Нет, вы, пожалуйста, не деликатничайте. Если вам органически чужды пиццы-равиоли, предлагаю на выбор любой другой ресторан Москвы.
— Какая разница, — разговоры о ресторане мне надоели, и я решилась. — Митя, ты… Это ты?
Он резко затормозил. До сих пор диву даюсь, как в нас никто не врезался. Машины, истошно сигналя, объезжали нас, но Митя не трогался с места. Побелевшие его пальцы вцепились в руль, он невидящим взглядом смотрел вперед.
Я повторила:
— Митя, это ты?
— А ты сомневалась? Сильно изменился, да? Зато ты почти не изменилась. Я тебя сразу узнал.
Он по-прежнему не отрывал глаз от дороги.
— Почему же ты ничего не сказал?
— А что мне надо было говорить? Ты меня не узнала. Да и встретились мы из-за детей. Как-то глупо при них… А потом мне показалось, что ты все-таки меня узнала, но не хочешь ворошить прошлое. И я решил, что, может, оно и лучше. Ты ведь тогда мне зачем-то все наврала.
— Ты знал?
— Ничего я не знал, — его голос звучал сердито и одновременно обиженно. — Только теперь и вычислил. Сперва я, когда к вам вошел и тебя увидел, страшно перепугался. Душа в пятки ушла. Ведь Ольга могла быть моей дочерью!
— Да уж, такой вариант был бы почти смертельным — согласилась я. — Пришлось бы детям жизнь испортить. Какая тогда бы свадьба! Брат с сестрой. Единокровные.
— Это бы им как раз не грозило, — ответил он. — Я ведь Ярику не биологический отец. Усыновил его и вырастил…
— А я-то думала…
— Понимаю, — Митя по-прежнему упорно не желал смотреть на меня. — Ты, конечно, решила, что я сперва кому-то сделал ребенка, а после, циник коварный, тебя охмурил.
— Каюсь. — Мне не хотелось больше ничего скрывать. Между нами и так пролегло слишком много неправды.
— Неужели ты действительно могла так подумать?
— А что мне прикажешь думать, если ты явился ко мне домой с сыном — ровесником моей сестры?
— Впрочем, я сам хорош. Поверить тому, что ты тогда нагородила! Как я мог? С ума, что ли, спятил? Но как ты-то могла? Неужели боялась, что я тебя брошу в беде? Поженились бы и вырастили твою Ольгу.
— Тогда бы она точно не встретилась с Яриком. — У меня отчего-то вырвался нервный смешок, хотя мне совсем было не до смеха.
Мне хотелось кинуться ему на шею и просить прощения, но и он пускай просит прощения, что поверил мне, ничего не заметил и даже не попытался выяснить, что со мной происходит.
— Да-а… Глупые мы были… — между словами он делал длинные паузы, и они камнем падали в пустоте машины. — Своими собственными руками… лишили себя счастья… А теперь…
— Теперь уже поздно. — Я, кажется, поняла, к чему он клонит и решила предупредить удар.
— Поздно? — он наконец резко повернулся ко мне. — Это только нам с тобой, Катя, решать. У тебя… у тебя сейчас кто-нибудь есть?
— Ни-ко-го. А у тебя?
Митя отвел глаза, а у меня все внутри замерло.
— Ничего серьезного, — пожевав губами, откликнулся он.
— Митя!
Тут он словно очнулся, и я очнулась, и мы вдруг увидели и осознали, что все еще торчим посредине дороги, вынуждая другие машины нас объезжать. Как еще милиция не появилась! Счастье, что час «пик» прошел, и автомобилей было сравнительно мало.
— Едем в ресторан, — решительно сказал Митя. — Там ты мне дорасскажешь, а я — тебе.
Есть мне уже не хотелось, и я робко попробовала возразить:
— Да я как-то совсем…
— Зато я совсем голодный!
И мы понеслись навстречу итальянской кухне.
Он остановил машину возле ресторана в тихом переулке. Я уже собиралась выйти, когда Митя хриплым голосом произнес:
— Погоди.
Он резко притянул меня к себе и принялся жадно целовать. Сквозь двадцать лет и сильный запах табака, я снова ощутила вкус Митиных губ, таких же нежных, жадных и желанных, как во времена, которые я считала для себя давно и безвозвратно ушедшими. Мое тело ожило, и я хотела вся-вся прижаться к нему, но мы были в машине и могли лишь снова и снова начинать целоваться, и когда на мгновение отрывались друг от друга, я лишь повторяла:
32 
