31 
Из созерцания Айрин вывел довольно резкий окрик доктора Хоука:
— Мадам, я не могу ждать так долго. Если захотите, сможете полюбоваться на настоящего. После операции. У нас это практикуется.
Айрин вздрогнула и резко развернулась. Доктор Хоук смотрел на нее… нет, не с ненавистью. Со жгучим презрением. При этом лицо его было профессионально спокойно, но настроение выдавали глаза.
Горящие, серые, с желтыми крапинками вокруг зрачка, ястребиные глаза хищника.
Айрин разозлилась. Что ж за день такой! Все решают за нее, плохая она или хорошая! Не знают ничего, не выслушали, а туда же.
— Почему вы так… Неважно. Что это — на снимках?
— Это — дети, которые так и не родились.
— Вот эти закорючки?
— Не задирайте нос. Вы были такой же. Я тоже. К тому же на клеточном уровне эта «закорючка» помнит динозавров, а возможно, и сотворение мира.
— А почему они сфотографированы…
Она еще не договорила, а уже знала ответ на свой вопрос, но доктор Хоук не собирался щадить ее чувств.
— Это — зародыши человека на разных стадиях развития. От всех от них избавились существа, биологически принадлежащие к женскому полу.
— Вам не кажется, что вы перегибаете палку, мистер Хоук?
— Нет, мисс… Вулф. Я, к вашему сведению, не практикующий гинеколог и не обязан соблюдать политкорректность. Мне бы хотелось исключительно поздравлять тех, кто сюда приходит, но с чем я могу поздравить, например, вас? С решением убить человека?
У Айрин задрожали губы.
— С чего вы это взяли?
Он презрительно кивнул на карту. Здесь все написано.
— Я еще ничего не решила…
— Бесполезно. Такие, как вы, всегда решают одно и то же. Через три дня вы придете на аборт.
— Вы ведь совсем меня не знаете!
— Я знаю холеных дамочек вроде вас. Престижная работа, кругленькая сумма на счету, шелка, меха, бриллианты. Зачем обременять себя неприятным довеском? В самом лучшем случае такие, как вы, рожают ребенка и забывают о нем, не успев приложить к груди. Зачем? Ведь от этого портится товарный вид. А за пищащим и пачкающим пеленки детенышем отлично присмотрит няня.
Айрин внезапно указала на фотографии.
— Какой из них у меня?
Доктор Хоук замолчал, потом с деланным равнодушием бросил:
— Номер пять. Только немного поменьше.
— И… ручки?
— И ножки, и глазки. Крошечные. Но он уже сжимает и разжимает пальцы. Знаете, как выглядит извлеченный во время аборта эмбрион? У него на лице гримаса ужаса.
— Перестаньте! Пожалуйста…
Она внезапно почувствовала слабость и опустилась на кушетку, опять непроизвольно прикрыв живот руками. В кабинете наступила мертвая тишина. Потом раздался тихий голос Айрин.
— Я еще сегодня утром была уверена, что оставлю ребенка. Потом, у доктора, очень испугалась. А потом она сама предположила, что я сделаю аборт. Она уверена, что меня изнасиловали.
— А это не так?
— Не совсем так. Но это уж вас точно не касается, доктор Хоук. Вот что, делайте мне УЗИ поскорее — и я не хочу вас больше видеть.
Он устало кивнул.
— Взаимно. Ложитесь на спину и поднимите водолазку.
Она слышала шуршание, чмоканье и хлюпанье. Видела резкий профиль доктора Хоука, внимательно смотревшего на экран монитора. Потом он вдруг негромко бросил:
— Хотите послушать своего ребенка?
И не дожидаясь ответа, подкрутил какой-то рычажок.
Сначала она ничего не могла разобрать — чавканье и хлюпанье только усилились.
А потом сквозь эту беспорядочную какофонию пробился вдруг очень тихий, но очень четкий ритм. Маленький барабанщик, неутомимый гномик бил в крошечный барабан палочками, обтянутыми войлоком, — вот какой это был звук.
Айрин всхлипнула и попросила:
— Покажите…
Он молча развернул к ней монитор.
Нагромождение теней. Серая рябь. Черные пустоты. А потом вдруг из этой ряби вынырнул четкий смешной силуэт.
Ее ребенок.
И в ту же секунду все встало на свои места. Все обрело смысл, цвет и запах. Айрин вновь чувствовала, как в детстве — на ощупь и на вкус.
Теплое, пушистое и золотое — как цыпленок в ладони. Аромат персика.
Это ее ребенок.
Сверкающая сталь и металлический привкус во рту. И спокойствие, излучаемое во все стороны мощно и ровно, — доктор Хоук.
Она осторожно попыталась вспомнить Адель и Николь. Ваниль и шоколад. Гладкое и нежное.
Теперь Джефф…
31 
