52 
А на второй год им с Чико разрешили комнату для личных свиданий. Раз в полгода.
Целоваться они тогда начали еще на пороге – жадно, бурно, бесстыдно. Конвоиры, как ни странно, проявили такт и ушли тихо и незаметно, впрочем, даже бей они в барабаны и распевай веселые песни, Мэг Пирелли ничегошеньки не заметила бы. И Чико Бешеный, Чико Пирелли, ее единственный и неповторимый мужчина, тоже.
Он любил ее так нежно, так бережно, так неторопливо, что в наивысший миг блаженства, когда звездный дождь проступил прямо на обшарпанном потолке комнатки для свиданий, отразившем эхо ее счастливого крика, Мэгги наконец расплакалась.
Она плакала и чувствовала, как стремительно спадает тяжесть, давившая на ее сердце все это время, как наполняется радостью душа, как новой силой и новой страстью наливается тело, истосковавшееся по любви одного-единственного мужчины на свете…
И тогда Чико Пирелли, целуя ее соленые от слез и улыбающиеся губы, прошептал:
– Не плачь. Я больше не разрешу тебе плакать. Никогда! Это я сказал!
И, разумеется, сдержал слово.
– …Думаете, легко было этим двоим четыре года подряд довольствоваться двумя свиданиями в год? Однако ж плоды этих свиданий помогли им пережить разлуку! Дамы и господа, встречайте: Андреа, Элинор и Рикардо Пирелли!..
Шестилетний Андреа сделал шажок вперед, потом вбок – и заслонил собой изрядно перепуганную скоплением народа золотоволосую и черноглазую девочку четырех лет. Сестренка с облегчением вцепилась в мускулистую смуглую ручонку брата, явно перестав бояться. Андреа увидел, что дядька с большущей трубкой в руках подбирается все ближе… Он засопел и оглянулся – всего разочек, чтобы просто проверить, есть ли кто сзади…
Из-за папиной ноги вынырнула точная копия Андреа – такой же смуглый, кряжистый пацаненок с суровым взглядом черных глазенок. Андреа приободрился, и братья встали перед малышкой Элинор живым щитом, бессознательно одинаковым движением выдвинув вперед левую ногу – так удобнее атаковать противника при внезапном нападении…
– …Многие удивятся и спросят меня: старушка Рози, а где же твоя вторая лучшая подружка, Морин Манкузо? И совершат этим большую бестактность, потому что наша Морин сейчас не на симпозиуме, не на заседании своей кафедры германской литературы, а там, где ей, судя по всему, больше всего нравится бывать, а именно – в роддоме!..
Дик с восторгом и нежностью смотрел на измученное личико Морин. Она ответила ему слабой, но счастливой улыбкой и тихо спросила:
– Неужели… опять?
Дик зажмурился и отчаянно замотал головой. Морин вздохнула с явным облегчением.
– Слава богу!
– А-ха…
– …А то мне уже неудобно перед врачами – как ни приеду сюда, все двойняшки да двойняшки!..
– А-ха… и так три раза…
– …Семь детей – это вполне пристойно, даже сказочно немного… Семь гномов, семь принцев, потом эти… семь волшебных поросят…
Дик расслабленно кивал и гладил ее по голове, а потом нежно пропел:
– А-ха! Только не семь, любовь моя…
– Что? Дик, я не понимаю…
– Не семь. Девять, Мори. На этот раз ты родила тройню…
52 
