17

Как ни странно, на прощание он все-таки зашел. Бледный, небритый и какой-то всклокоченный.

– Джессика, только не плачь. Я буду о ней заботиться. Очень заботиться. И посылать тебе фотографии. Потом, можно же снимать на видео… Мама добавит пару слов… кассеты на две… Джессика?

– А?

– Только пообещай не приезжать неожиданно.

Она отшатнулась, не веря своим ушам.

– Что ты сказал? Почему?

– Ты знаешь почему. Потому что я не хочу встречаться с тобой. Потому что не смогу больше видеть тебя – и не иметь возможности обнять. Поцеловать. Прижать к груди. Потому что… Потому что я люблю тебя, жизнь моя, душа моя, зеленоглазая моя ведьма, я люблю тебя и желаю всем сердцем…

– ЧТО. ТЫ. СКАЗАЛ?

– Я хотел тебя с первой нашей встречи, там, в Чикаго. Я влюбился в тебя без памяти. А дальше… дальше просто обманывал себя. Говорил себе, что это ради Элли… Конечно, ради нее тоже, но… Я люблю тебя, Джессика Лидделл. Я не могу без тебя жить.

– И… поэтому ты попросил моей руки?

– Ты сказала, что выйдешь замуж только по любви. Что ж, единственное, что нельзя купить за деньги или взять силой, – это любовь. Ведь так?

Джессика Лидделл посмотрела на Армана Рено очень странным взглядом.

– Так. Все так. А теперь пойдем.

– Ку… куда?

– Ты что, струсил? В сад. Я хочу понюхать Матильдины каттлеи на прощанье.

– Они же еще не…

– Понюхаю туберозы. Там темно, а я боюсь сломать ногу.

– Но Элли…

– Потом. Сначала – туберозы.

Приятно видеть перед собой полностью обалдевшего норманнского барона!

В саду Джессика сама завела Армана в грот из розовых кустов, остановилась и молча стала раздеваться. Арман издал глухой рык и схватил ее за руки.

– Нет! Хватит издеваться!

Она отшвырнула его руки и нахально посмотрела прямо в глаза смятенному феодалу.

– Вот что. У меня к тебе два дела. Или так, одно дело, одно сообщение. Это обязательно.

– А зачем ты…

– В этом-то и состоит дело. Я уезжаю, так?

– Т-так…

– И мы оба знаем, что я не вернусь.

– А-а-вз-уфхч…

– Так вот, я привыкла платить свои долги сполна. Я проиграла тебе пари.

– Джессика!

– Подожди, барон! Я проиграла и заплачу. Потому что здесь мы переходим ко второму делу, или, вернее, сообщению. Оно короткое, не бойся. Я люблю тебя, Арман. Я не могу без тебя жить. Попроси меня еще раз выйти за тебя, а?

– Джес… выхо… замуж… женой моею… пожалуйста!

– Выйду! Немедленно! И на всю жизнь!

Всего месяц спустя абсолютно все население Руайя и обитатели непосредственно Шато Руайя, во главе с замершим от счастья и несколько обалдевшим Арманом Жерменом Мари дю Шателе, бароном Рено, собравшиеся вокруг старинной церкви Мари-Сюр-Ле Винь, в восхищенном молчании наблюдали за удивительным природным явлением. Со стороны старинного шато к церкви приближалось облако из разных цветов абсолютно белого цвета.

Левкои и лилии, розы и жасмин, померанец и душистый табак – все это благоухало и роняло лепестки на землю и окружающих, а посреди этого облака алело смущенное и прекрасное личико невесты. У нее были изумрудные глаза и медные, сверкающие на солнце волосы.

Невесту вел за руку улыбающийся ангел. У ангела были золотые кудряшки и черные огненные глаза. И ангел во все горло распевал старинную французскую песенку, в которой были, конечно, и некоторые не вполне понятные ангелу слова, но что из того? Тетушка Кло обещала объяснить их попозже.

Солнце ласкало отяжелевшие виноградные гроздья, синее небо было бездонным и чистым, и где-то высоко, почти невидимый, чертил серебристую линию в этом синем небе крошечный самолет…

Потом вся процессия вошла в церковь, и под древними сводами разнеслись слова простые и мудрые, вечные и юные, слова, сотни лет связывавшие мужчин и женщин нерушимыми и священными узами:

Я беру тебя и клянусь любить тебя в радости и в горе.

В болезни и здравии.

В нищете и богатстве.

В славе и бесчестии.

Во веки вечные и покуда смерть не разлучит нас.

А потом была Ночь. Самая длинная ночь в их жизни. И за ней наступило сияющее утро…