15 
— Вы волшебник, Джереми! Я хожу по самому настоящему эдему, я попала в сказку, и хозяин этой сказки — вы. Спасибо, спасибо вам! Страшно подумать, я ведь могла прожить всю жизнь и даже не узнать, что существует такая красота!
Раш взял ее за руку, прижал к своей груди и ответил негромким и тоже взволнованным голосом:
— Благодарить должен я. Мне кажется, что вы вернули мне радость жизни. Сегодня я увидел свой дом совершенно другими глазами. Все краски стали ярче, и это благодаря вам, Лили. Я так рад, что вы здесь, со мной.
Они молчали, не в силах справиться с волнением. Птицы надрывались в душистых зарослях.
Сквозь густые ветки магнолии на Раша и Лили неотрывно смотрели темные, как африканская ночь, глаза без белков.
Если бы этот взгляд мог видеть сторонний наблюдатель, он бы немедленно заявил в полицию.
— Привет, старый пират.
— А, это ты… Какие новости?
— Как сказать. И такие, и сякие.
— Кончай выкрутасы. Говори яснее. Она прилетела?
— Да. И очень хороша собой.
— Повнимательнее там.
— Я и так стараюсь. Только… Ты бы тоже не зевал.
— А что такое?
— Мне кажется, она не так уж проста, как нам казалось.
— Я сказал, говори яснее.
— Не могу. Пока нет уверенности. Но она не простая штучка. Я бы не стал заключать ее в объятия, не уверившись, что у нее в кармане нет режущего или колющего предмета.
— Не верю своим ушам. Лев пустыни испугался английской розы?
— Тигры славятся осторожностью. Она что-то знает.
— Ну и что? Она и приехала, чтобы узнать.
— А если ей понравится не все, что она знает?
— Что ты имеешь в виду?
— Что лучше: три бриллианта или один?
— Иди ты к дьяволу. Про это она уж точно знать не может.
— Кто ее знает, что она может… Дьяволица ей не доверяет. Говорит, за ней идет беда. Глупо, конечно, но…
— А этот?
— А что этот? Тонкая, ранимая натура. Ему бы стихи писать. Он не узнает интригу, даже если она выскочит из кустов и даст ему по голове.
— Слушай, мне некогда. Посмотри там сам и позвони. Меня не будет в городе с неделю. Легавые слишком взбодрились, так что я проверю дальние плантации. До связи.
— До связи… папаша.
— Иди к дьяволу!
Следующие несколько дней прошли для Лили совершенно как в угаре. Они со Рашем не расставались с раннего утра и до позднего вечера. Он оказался прекрасным рассказчиком и собеседником, и Лили, чьего мнения никогда никто не спрашивал и не выслушивал, буквально расцветала на глазах. Она разговаривала с Джереми Рашем о музыке и литературе, рассказывала ему о своем детстве, смешно передразнивала своих соседей и была счастлива, когда на бледном лице ее хозяина расцветала улыбка, очень его украшавшая.
Будь рядом с Лили женщина постарше и поопытнее, она могла бы объяснить девушке, что с ней происходит. Будь поопытнее сама Лили, она догадалась бы и без подсказки.
Лили Норвуд все сильнее влюблялась в Джереми Раша.
Она умирала от звука его голоса, она могла часами слушать его рассказы, она смотрела в его серо-голубые глаза, замирала от счастья, когда он осторожно брал ее ручку и подносил к губам — она тонула в своем чувстве и понятия не имела, что тонет.
Однажды ей приснилась мать, скорбно и укоризненно качающая головой, и Лили так разозлилась во сне, что даже утром встала взбешенной. Однако стоило Рашу помахать ей рукой с террасы, как все невзгоды тотчас улетучились из памяти, и Лили вновь смеялась, ловила его взгляд и замирала от счастья, когда он склонялся над ее рукой…
Зловещая М'денга больше не приходила к ней в комнату, хотя пару раз Лили видела мельком высокий силуэт, бесшумно скользивший по заднему дворику, где находились всякие хозяйственные постройки.
Герти была неизменно услужлива, приветлива и немного испугана. Лили, возможно, стоило бы задуматься над причиной этого вечного испуга краснощекой хранительницы очага, но девушка была слишком занята собой и своими чувствами.
Бандит и пьяница Фергюсон не показывался в доме, видимо напутанный перспективой торжественного ужина с ножом и вилкой, а о главной цели своего приезда в Африку Лили Норвуд честно и откровенно позабыла. Вернее, не то чтобы совсем позабыла — но ведь Джереми сказал, что позже они вернутся к этому разговору…
Дон Фергюсон появился вечером в воскресенье. С момента первой их встречи он, честно говоря, мало изменился, разве что на высоких армейских ботинках засохла подозрительного вида грязь. Не обращая на Лили никакого внимания, бандит преспокойно вошел прямо в гостиную и плюхнулся на широкий и мягкий диван. Лили оторвалась от созерцания фотографий нильских крокодилов, застреленных Рашом в годы его боевой юности, и с неодобрением посмотрела на нахала. Нахал широко ухмыльнулся, вновь став похожим на старого и стреляного волка, слегка приподнялся с дивана и прикоснулся двумя пальцами к краю шляпы.
15 
