очень нудно 
102 
— Она замечательная женщина, сынок.
— Я тоже так думаю, папа.
Подхватив вязанку соломы, Роберт вскинул ее на плечо. С тяжелым сердцем смотрел Генри вслед сыну, который шагал по дороге рядом с Селестой. С тех пор как Роберт вернулся из госпиталя, он постоянно какой-то мрачный и подавленный — совсем не тот жизнерадостный мальчуган, каким отправлялся на войну. Интересно, с грустью спросил себя Генри, возобновится ли когда-нибудь та дружба, что царила между ним и сыном в былые времена?..
— Ах, сынок, ах упрямец, — пробурчал старик себе под нос, возвращаясь к прерванной работе.
За двадцать пять центов в неделю вдобавок к обычной квартирной плате домовладелец дал молодым людям еще одно одеяло и подушку. Возвратившись в комнату Роберта, они начали мастерить тюфяк, для чего в ход пошла солома, старые газеты и два полотенца. Селеста пришла в восторг от того, что получилось. Ночью, когда она сняла платье, собираясь ложиться, Роберт поспешно отвернулся, успев, правда, заметить роскошную белизну ее обнаженных плеч и рук. Потом, лежа в постели, он долго ворочался, не в силах уснуть.
На следующее утро молодой человек был сдержан и молчалив. Селеста приписала его настроение тому, что он нервничал, — оно и понятно, ведь ему предстояла новая работа. Вернувшись с обеда у Сары Стюарт, он как будто немного повеселел, но к вечеру снова впал в задумчивость.
Когда они вдвоем стали собираться на рынок, Роберт недовольно пробурчал:
— Ты бы хоть умылась, Селеста. Зачем всем показывать, что ты проститутка?
Она бы с радостью выполнила любую его просьбу, но такая откровенная грубость огорчила ее. Слезы тихо лились у нее из глаз, смешиваясь с водой и мылом, пока Селеста смывала краску со своих глаз и щек.
Вечером того же дня Роберт не прикоснулся к ужину, предпочтя выпивку еде, хотя накануне обошелся без бутылки. Затем он молча лег спать, даже не взглянув на Селесту.
Взбив тюфяк поудобнее, Селеста легла и тихо сказала:
— Спокойной ночи, Роберт.
Ответа не последовало. Ночью Селеста проснулась от его крика. Испуганная, она вскочила со своего тюфяка и при слабом лунном свете, лившемся в комнату, увидела, что Роберт беспокойно мечется по кровати. Она поспешила к нему и, склонившись над ним, попыталась понять, что именно он выкрикивает. При этом она заметила испарину на его лице. Испуганная девушка приложила руку ко лбу — к счастью, жара не было. Она вздохнула с облегчением. Ее движение разбудило Роберта, и он мгновенно сел на постели, удивленно озираясь.
— Ты разговаривал во сне, Роберт, — объяснила Селеста, продолжая легонько гладить его по лбу.
— Извини, если я разбудил тебя, — сухо бросил он. — Мне, должно быть, что-то приснилось.
Вспомнив его неистовые крики, она прониклась еще большим сочувствием.
— Это был не сон, мой дорогой, а кошмар. Ты даже бредил.
— Я уже видел его раньше… много раз.
Это прозвучало невразумительно.
— Может быть, тебе станет легче, если ты расскажешь мне обо всем?
Селеста забралась на кровать и взяла Роберта за руку. Как ни странно, он не сделал попытки выдернуть руку или отпрянуть, а лишь покорно подвинулся. Селеста свернулась калачиком рядом с Робертом и крепче сжала его ладонь.
Хрипловатым голосом, в котором чувствовалась скрытая мука, молодой человек сказал:
— Во сне я вижу себя самого. Я в Скотткрофте — это наш дом в Луизиане…
Он сделал паузу, стараясь получше припомнить то, что только что видел.
— Я хожу из комнаты в комнату, но там все так изменилось, что я ничего не узнаю. Будто бы ищу что-то, но что именно, и сам не понимаю. Потом я подхожу к входной двери и вижу маму. Она идет к реке. Я зову ее. Она останавливается, оборачивается ко мне, а затем продолжает свой путь…
Он снова умолк, словно был не в силах закончить рассказ. Селеста стиснула его руку и нежно спросила:
— И что же было потом, Роберт?
Помедлив, он снова заговорил:
— Я кричу ей: «Мама, подожди!» — и бегу следом.
Он взглянул на Селесту, и она увидела, что его лицо искажено подлинной мукой.
— Но как бы быстро я ни бежал, мне никак не удается хотя бы приблизиться к ней. Наоборот, она уходит все дальше и дальше, а я продолжаю кричать ей вслед: «Мама, мамочка, остановись! Подожди меня!..»
Тут глаза Роберта увлажнились, а голос упал до шепота: — Но она никогда не останавливается…
У Селесты заныло сердце, так ей было жаль Роберта. Поцеловав его руку, она прижала ее к своей щеке. Ей хотелось обнять его и баюкать, как ребенка. Надо было что-то сказать, но нужные слова не шли ей на ум, и Селеста продолжала гладить и покрывать поцелуями лицо Роберта.
102 
