очень нудно 
20 
– Ну и отлично, – сказал Моска. Он разделся до пояса и достал из спортивной сумки полотенце и мыло.
– Если вам надо будет что-то постирать, пожалуйста, скажите мне, я дам поручение горничной. – Фрау Майер улыбнулась. Ей понравился его длинный мускулистый торс с неровным белым шрамом, тянущимся, как она предположила, до самого паха.
– Сколько это будет стоить? – спросил Моска. Он раскрыл чемодан и достал оттуда свежую смену белья.
– Ничего платить не надо. Давайте мне раз в неделю пару плиток шоколада, и, я уверена, горничные будут довольны.
– Ладно, – сказал Моска нервно и обратился к Йергену:
– Постарайтесь завтра же принести мне все это.
Когда оба немца ушли, Эдди покачал головой с печальным упреком:
– Времена изменились, Уолтер. Оккупация вошла в новую фазу. Мы обращаемся с людьми вроде фрау Майер и Йергена с уважением, здороваемся с ними за руку и всегда угощаем их сигаретой, когда обсуждаем с ними дела. Они могут оказать нам немало услуг, Уолтер.
– К черту! – сказал Моска. – Где тут туалет?
Эдди отвел его по коридору в ванную. Это было огромное помещение с тремя умывальниками и гигантской ванной. Около унитаза стоял столик, заваленный журналами и американскими газетами.
– Высший класс! – сказал Моска и стал умываться.
Эдди, сев на стульчак, ждал, пока он помоется.
– Ты приведешь свою подружку сюда? – спросил Эдди.
– Если найду и если она захочет, – ответил Моска.
– Пойдешь к ней сегодня?
Моска насухо вытерся и вставил лезвие в бритвенный станок.
– Да, – ответил он и взглянул на полуоткрытое окно: там догорал последний луч заката. – Постараюсь. Схожу на разведку.
Эдди встал и пошел к двери.
– Если не сложится, зайди к фрау Майер, когда вернешься, выпьем по маленькой. – Он хлопнул Моску по плечу. – А если сложится, то увидимся завтра утром на базе. – И вышел.
Оставшись один, Моска почувствовал огромное искушение не добриваться, а вернуться к себе в комнату и завалиться спать или подняться к фрау Майер и весь вечер пить с Эдди. Он почувствовал сильное нежелание куда-то идти искать Геллу – он опять мысленно назвал ее по имени, – но усилием воли заставил себя все-таки покончить с бритьем и причесался. Он подошел к окну и распахнул его. В переулке внизу никого не было. Но вдали, в догорающем отблеске заката, он увидел женщину в черном, которая бродила среди развалин и рвала молодую траву. У нее уже была целая охапка. А чуть ближе к зданию общежития он заметил семейство из четырех человек – мужчину, жену и двух ребятишек. Они возводили стену, которая уже была не меньше фута высотой.
Мальчики приносили из тачки обломки кирпичей, которые они привезли из разрушенного центра города, а мужчина и женщина подгоняли их друг к дружке в кладке. Эта сценка рядом со скелетом дома запечатлелась в памяти Моски. Последний лучик дня догорел, и люди превратились в темные пятна, движущиеся на фоне абсолютного мрака. Моска вернулся к себе в комнату.
Он достал из чемодана бутылку и сделал большой глоток. Он тщательно подбирал одежду, думая при этом: «Она впервые увидит меня не в военной форме». Он надел светло-серый костюм и белую рубашку-апаш. Оставив все как есть – раскрытый чемодан, разбросанные по полу вещи, бритвенные принадлежности на кровати, – он глотнул еще раз из бутылки, сбежал вниз по лестнице и окунулся в теплую летнюю ночь.
Моска сел на трамвай, и кондуктор попросил у него сигарету, тут же признав в нем американца.
Моска дал ему сигарету и стал внимательно всматриваться в каждый встречный трамвай, думая, что она, может быть, едет сейчас куда-нибудь в одном из них. Всякий раз, когда ему чудилось, что он ее заметил, у него начинало сильно биться сердце и все внутри напрягалось: в какой-то миг он видел ее затылок – или это только казалось, и он понимал, что обознался.
Сойдя с трамвая и идя по знакомой улице, он не мог вспомнить ее дом и вынужден был сверяться по списку имен жильцов у каждого подъезда.
Он ошибся лишь единственный раз, потому что, подойдя ко второму дому, показавшемуся ему знакомым, сразу увидел ее имя в списке. Он постучал, подождал какое-то время и снова постучал.
Дверь отворилась, и из бледного полумрака коридора выступило лицо старушки-домоправительницы. Он узнал ее. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, черное платье, на плечах шерстяная шаль – все это придавало ей вид типичной старухи, олицетворяющей вселенское горе.
20 
