12 
Его сверкающие глаза не вызвали в ней желания перечить. Меган пережевывала сквозь слезы, проклиная в душе своего похитителя. В течение нескольких следующих минут она кое-как ухитрялась проглатывать слишком большие для ее рта порции, которые Блейк засовывал ей силком. Решив наконец, что она поела достаточно, он поставил перед ней чашку с крепким черным кофе.
— Ты сможешь пить сама, или мне влить его тебе в глотку?
— Я… я выпью, — пролепетала Меган. Первый глоток жидкости обжег ей язык, но по крайней мере растворил комок еды, все еще стоявший у нее поперек горла. Если повезет, она не унизит себя, облевав всю хижину.
Блейк поставил грязную посуду на боковой столик.
— Мне нужно кое-чем заняться снаружи. Предлагаю тебе не терять времени и помыть посуду. Когда я вернусь, ты должна лежать в постели раздетой. — Заметив промелькнувшее в ее глазах недовольство, он потряс головой, и устало улыбнулся. — Да, Меган, ты будешь спать рядом со мной в постели, и без этих тряпок, в которые бабы считают нужным кутаться. Не хотелось бы лишать тебя твоего единственного наряда, а ведь придется разорвать, если я увижу его на тебе. В чем ты тогда станешь ходить днем?
И он ушел, а Меган, лишившись дара речи от гнева и унижения, не могла даже разрядиться в брани. Она стояла посреди хижины, и в голове у нее, словно белка в колесе, крутились мириады мыслей. Не успев даже подумать, что делает, она бросилась к двери. Глухой рык остановил ее уже возле порога. Если у нее на лице и оставалась хоть какая-то краска, то она совсем схлынула, когда в комнату заглянул огромный волк.
— Боже! — простонала она, медленно пятясь назад; сердце так яростно стучало, что грозило выскочить из груди.
Несколько минут она думала, что делать. Тихие, испуганные стоны срывались с дрожащих губ, но в голову ничего не приходило. Неохотно, внезапно онемевшими пальцами Меган расстегнула платье. Аккуратно свернула его и положила на кресло-качалку, уверенная, что у Блейка, если она не подчинится, хватит жестокости разорвать его на клочья. Она подумала про все свои наряды, которые упаковала для поездки. Все они лежали в сундуке и сейчас, скорее всего уже прибыли в Тусон вместе с родителями и почтовой каретой. Какой прок ей от этих красивых платьев здесь, в горах, в плену у преступника и под охраной свирепого волка?
Меган сняла туфли и чулки, подумав при этом, что не мешало бы завтра постирать свои вещи, если Блейк позволит ей уединиться. Иначе придется носить пропотевшую одежду, пока она на развалится прямо на ней. Подойдя босиком к тазу с холодной водой, она обнаружила возле него оставленные Блейком мыло, и полотенце и стала смывать пыль и грязь, налипшие за долгий день.
Когда она заканчивала мыться, в глаза ей бросился лежавший на полке нож. Длинный кухонный нож с острым искривленным лезвием, таким можно делать все — резать и хлеб, и мясо. Затаив дыхание, Меган схватила его и потрогала восьмидюймовое лезвие пальцем. Оно было острым, а длина достаточной, чтобы убить мужчину. Меган постаралась изгнать из головы мысли о греховности задуманного, когда ее пальцы обхватили удобную рукоятку. Ведь она имеет полнейшее право защитить себя, разве не так?
— На твоем месте я бы и не думал об этом. — Меган едва не подскочила, когда позади раздался низкий ленивый голос. Крепко сжав нож, она с вызовом повернулась к нему.
Блейк стоял у двери в нескольких шагах от нее и всем своим видом показывал, что не слишком встревожен, обнаружив Меган с коварным оружием в руке. Лишь настороженный взгляд синих глаз не вязался с небрежной позой. И снова Меган удивилась, как мог сделаться преступником такой потрясающе красивый мужчина. Ему бы быть страшнее смертного греха, страшным, как его жестокое и черствое сердце, чтобы тело было под стать искореженному рассудку.
Что ж, по крайней мере черные как ночь волосы соответствовали его дьявольской душе. На затылке и лбу они спадали влажными волнами, а один завиток по-мальчишески свисал на широкие брови. Нос был прямым, как лезвие бритвы, и придавал лицу благородный вид, гармонировавший с высокими скулами и привлекательными впадинами на худом лице. Красивые губы скривились в циничной усмешке, но она все равно не могла полностью скрыть их природного мягкого изгиба. Не смогла она скрыть и ровных белых зубов. А еще эти острые сапфировые глаза! Завораживающие, умные, сумеречные, обрамленные густыми черными ресницами, которые то скрывали его мысли, то подчеркивали их в зависимости от его желания. От уголков к вискам разбегались морщины. Трудно понять, появились ли они от таких вот усмешек или оттого, что ему приходилось постоянно щуриться на ярком солнце Аризоны.
12 
