— Садись, а я пока раздую огонь и приготовлю обед.
Как только Мэтт поставил котелок на огонь, Джордан спросил:
— Я не собираюсь менять тему, да ты в любом случае не позволишь мне этого, но ты не можешь мне объяснить, как это вы с Синтией за три года смогли сделать четверых детей?
У тебя там, наверное, есть близнецы, — добавил он, показав пальцем на палатку, где спали малыши.
Мэтт покачал головой.
— Нет близнецов, да там нет ни одного ребенка Синтии или моего. Это все сироты, которых мы приютили. Я собирался для всех подобрать хорошие семьи, прежде чем уехать из Кентукки, но этих пришлось взять с собой.
— И ты сам заботишься о них? — удивился Джордан. Потом он добавил с шаловливой улыбкой:
— Или с этим тебе помогает справляться общество красоток, следя за всеми твоими нуждами и более личного характера?
— Ты, кажется, забыл о моем призвании, брат. Я ведь богобоязненный священник, помнишь? — напомнил ему Мэтт, протягивая ему чашку с дымящимся кофе и наливая еще одну для себя.
Джордан с огоньком в глазах продолжал:
— О, я не забыл. Я просто подумал, что ты мог бы. Да и потом, разве не тебя я встретил вышагивающим по улице с танцовщицей, переброшенной через плечо, и вы так громко ругались, словно вы связаны друг с другом.
— Джейд может быть очень разъяренной, когда на нее находит, и это бывает довольно часто. Надеюсь, она остынет, как только мы поженимся.
Джордан поперхнулся горячим кофе, выплеснув его прямо на траву.
— Поженитесь? — недоверчиво повторил он, уставившись на своего брата. — Ты?
И она? — Когда Мэтт спокойно кивнул, он тихо присвистнул. — Ну, кажется, чудеса никогда не кончатся? И когда же произойдет это счастливое событие?
— Скоро, я надеюсь. Как только я смогу убедить свою предполагаемую невесту принять мое предложение.
— Я вижу. — Рот Джордана скривился, когда он безуспешно пытался скрыть улыбку. — У тебя небольшие проблемы с ее убеждением, мой младший брат? Хочешь, я дам тебе несколько советов в этом отношении?
— Нет. По правде говоря, я бы предпочел, чтобы ты оставил свои советы при себе так же, как и любые возражения, которые у тебя могут возникнуть, — откровенно сказал ему Мэтт. — Что бы мне хотелось, так это услышать, что же ты делал три этих долгих года. Ты так долго отсутствовал, Джордан, и я думал, нам обоим стоит поговорить об этом.
Джордан вздохнул и прислонился спиной к колесу фургона, его глаза потемнели от тревожных мыслей.
— Мысленно я написал тебе тысячу писем, Мэтт, — спокойно произнес он. — Когда я был в состоянии составить их. Были долгие промежутки времени, когда я терял рассудок и всякое понятие о времени. Боль. Жар. Изнурение.
Голод. — Установилось длительное тягостное молчание, прежде чем он продолжил глухим хриплым голосом:
— Побои были такими жестокими, что забвение казалось настоящим облегчением.
— Господи! — выдохнул Мэтт, пораженный этим. — Где же ты был все эти годы?
Джордан непроизвольно коснулся рукой шрама, который проходил вдоль сломанной переносицы через левую щеку до самого виска.
— Ты слышал об Андерсонвилле? — спросил Джордан, глядя на своего пораженного собеседника.
— Боже мой! — Мэтт едва мог говорить, у него поднялся ком к горлу. Андерсонвилль был одним из самых печально известных лагерей для военнопленных на всем Юге. Для солдата Союза попасть в плен и оказаться там было равносильно смерти. — Сколько ты там был? — тихо спросил Мэтт.
Глаза Джордана закрылись, он ответил со вздохом:
— Целую жизнь, Мэтт. И даже больше.
Меня освободили только через несколько недель после официального окончания войны.
Большинство из нас были настолько ослаблены, что даже не могли уйти. Потом нам прислали еще и подкрепление, чтобы выжившие узники могли хоть немного собраться с силами.
— Если бы я только знал, если бы ты только сообщил мне, я бы приехал за тобой, Джордан. Да я бы продал душу, если бы это понадобилось.
— Я знаю это. — Джордан бросил на брата печальный, извиняющийся взгляд. — Я знаю, мне следовало сообщить тебе, но ты не можешь понять, в каком состоянии я находился в то время, что творилось в моем рассудке, в душе, что было с моим телом. Брат, с которым ты вырос, умер в том лагере пленных, Мэтт. Появился совершенно другой человек.
Я походил на свою тень, хрупкий, опустошенный, полусумасшедший тип. Едва ли я был похож на человека. А когда я снова начал чувствовать, эмоции, охватившие меня, были далекими от добра и сочувствия. Я стал таким бешеным, переполненным злостью, ненавистью и горечью, что я едва был похож на себя.