очень нудно 
47 
Вместе с тем дружинник чувствовал себя несмышлёным мальчишкой. Будто и не было за плечами множества сражений и сотни разбитых девичьих сердец. Словно не о нём мечтала половина алодьских красавиц.
Розмич стянул с мизинца кольцо, даденное княгиней Сулой, и протянул его Затее. В глазах девушки блеснули слёзы, на щеках появились ямочки. Она приняла подарок и пролепетала:
– У меня тоже… вопрос.
И снова в горнице воцарилась тишина. Её оборвал Жедан:
– Так спрашивай, голубушка.
Затея решилась, но не сразу. Всё-таки сватанкам вопрошать не положено.
– Твои родичи не осерчают? Что без их согласия и участия невесту выбрал.
Розмичу пришлось отвернуться, потому как, глядя на Затею, и слова вымолвить не мог.
– Нет. Я сам по себе. И даже не знаю, живы ли.
– Как не знаешь? – удивилась девица.
Вспоминать о родных воин не любил, но тут не объяснить нельзя:
– Я мальчишкой был, когда князь Олег меня из дому забрал и определил в отроки. Сперва в Рюриковом граде жили, я ещё надеялся своих увидеть, хоть однажды. После, когда князь перебрался в Новгород, тоже надеялся. А уж дальше… В Алодь уйти пришлось. А от Алоди до моей деревни не добраться.
– Деревни? Какой деревни? – вступился Жедан.
– Какой… обычной.
– Погоди-ка! – воскликнул купец. – Ты что же, не воин?
– Воин. Разве не видно?
– Да я не про то! – от удивления Жедан даже привстал. – Кто твой отец?
– Пахарь, – просто признался Розмич. Тут же пояснил: – Я знаю, это не по обычаю, чтобы сын пахаря в дружину княжескую шел. Но так судьба сложилась. Олег меня приметил и…
Купец не дослушал, перебил:
– Нет.
– Что нет? – нахмурился Полат.
– За сына пахаря племянницу не отдам! Губа не дура, а язык не лопата!
Слова были подобны грому средь ясного неба. Розмич не сразу понял, о чём речь. Собрался ответить, но князь оказался проворней:
– Да какая разница? Он воин, дружинник князя Алоди – Олега!
– Он сын пахаря! – послышался ответ.
– И что?
– А то! Я – Жедан, сын купца, внук купца и правнук! И дети, коли они появятся, к купеческому роду относиться будут! Это закон! А Розмич, каким бы воином ни был, сын пахаря! Значит, и сам пахарь! Хоть в доспехи обряди, хоть в шелка! Суть-то от этого не изменится! Негоже купеческой дочке за пахаря идти! Всё равно что боярыне за холопа!
– Да как ты смеешь? – взвинтился Ловчан.
Его кулачища заставили Жедана отпрянуть. Купец едва лавку не перевернул.
Тут же велел Затее:
– А ну, брысь отсюда!
Девушка, и без того перепуганная, побледнела и едва не свалилась в обморок. Помогла подоспевшая прислужница. Она же и утащила Затею прочь.
– Ах же ж плут! – наступал Ловчан. – Мало, что к тебе один из лучших словенских воинов пришёл! Мало, что сам князь в сватах! Так тебе и родню особую подавай?
Жедан ничуть не испугался, даже подбоченился:
– Он сын пахаря!
– И что?!
– А то! Пусть к кому попроще сватается! Не по купцу товар!
– Так ведь человек-то какой! – заступился Полат. – Сам Олег ему доверяет!
– Да хоть бы у бога в подручных ходил! – не отступался Жедан. – Сын пахаря – значит сам пахарь! Я с деревенскими родниться не буду!
Спор не утихал. Полат гневался страшно: это же какую наглость нужно иметь, чтобы князю в просьбе отказывать?! Такое не прощается! Тут и до измены недалеко. Ловчан во всём поддерживал Полата, часто поминал Олега, уж он в судьбе Розмича человек не последний.
А Жедан держался. Отражал слова, как искусный дружинник отводит удары смертоносного железа. Даже испарина на лбу выступила.
Всё кончилось, когда Розмич поднялся, бледный и удручённый, и молча вышел вон.
Ловчан нагнал неудавшегося жениха у последних дворов белозёрского посада, но одёргивать или окликать не стал. Уговаривать вернуться в дружинный дом – тоже. Просто шёл рядом и делал вид, будто не замечает гневных взглядов и шипения.
По себе знал – оставаться в одиночестве сейчас нельзя. Мужчины, особенно такие, как Розмич, не умеют плакать, только действовать. А какие мысли могут прийти в горячую голову, даже Чернобог не угадает.
Вскоре миновали и последние дворы, пересекли широкий луг и свернули к лесу. Ловчан внезапно понял, идут не бесцельно, и удивился тому, как уверенно Розмич нашел едва приметную тропку.
Тропа петляла и извивалась. Временами казалось, будто проложили её по следу удиравшего от погони зайца. Сам лес выглядел мрачно, неприветливо, разлапистые ели закрывали небо, а кустарник то и дело норовил ударить веткой в лицо. Изредка рядом раздавался хруст веток, пару раз слышалось ворчание недовольного медведя.
47 
