очень нудно 
61 
Словен всё пытался подобрать слова и доводы, найти хоть одно разумное объяснение.
– Значит, гнева богов вепсы не боятся? – спросил он.
Волхв рассмеялся. Только веселье было ненастоящим, горьким:
– Да им наши боги, что тебе ромейский Христос! – И, заметив ошарашенный взгляд воина, добавил: – Ты погоди, ещё немного, и врать начнут, будто мы своих богов выдумали. Или, что вернее, украли.
– Как украли? У кого?
– У них же, у веси – вепсов. Ну, или ещё у какой чуди. Одна зараза.
– Но ведь имена… – начал было Розмич.
– Переиначили, – волхв пожал плечами и отстранился, уставившись на небо.
В небесной синеве как раз проплывал утиный клин. Толстые, откормленные птицы летели низко. Даже не приглядываясь, видно – отожрались за лето так, что еле крыльями шевелят.
– А князь? – не унимался дружинник.
– Что князь?
– Князь! Он ведь Рюриков сын! Пожаловаться, объяснить! Челом бить…
– Объяснишь ему, как же… Жёнку его видел? Вепсянская душа. Она ему в уши так заливает, как ни одна словенка не сможет. У словенки просто совести не хватит так мужиком крутить.
– Но Полат…
– Полат… Слабенький он, Полат твой. И верит кому ни попадя. До него хоть как-то жили. Мирно жили, надо сказать, это ж самое пограничье Славии – если обиды и были, терпели. А Сивар-варяг явился – мы уж духом воспряли, порядок наведёт, да погиб сей князь, недолго правил… Вот тогда-то белозёрская весь вконец обнаглела. При Полате окажешься – приглядись: сколько бояр вепсянских, сколько словенских. То-то же!
– Мда… Невесело живёте, – заключил Розмич. От расстройства пнул безмятежно сопящего Ловчана в бок.
Соратник подскочил, словно ужаленный, завертел головой.
– А? Чего? Уснул?
– Ага. И проспал.
– Чего проспал? Кого проспал?
– Тут вепсянки приходили, – обронил Розмич небрежно. И когда глаза Ловчана стали поболе блюдец, добавил: – Все, как одна, голые. Глянули на твою сонную морду, плюнули и ушли.
– Да ну тебя! – взвился Ловчан.
– Возвращаться пора! – сказал Розмич в тон. – Не то, чего доброго, без нас в Новгород уйдут.
Волхв вдруг насупился, запыхтел потревоженным ежом. Взгляд его поплыл, придавая лицу пугающие черты. Да и голос прозвучал недобро:
– Не надо. Обождите в Белозеро возвращаться.
– Это почему? – нахмурился Ловчан. – Снова гостей из веси учуял?
Служитель капища замотал головой, будто конь, нюхнувший заморского перца. Повторил куда суровей прежнего:
– Не ходите. Я вам приют дам. И кормить стану.
Подобного поворота дружинники не ждали. Ловчан немедля поднялся на ноги, низко поклонился старику:
– За хлеб и всё прочее благодарствуем, но раз новых гостей не предвидится, восвояси пойдём.
Розмич Ловчана поддержал, хотя самому покидать мрачное святилище не хотелось. Несмотря на все события и трупную вонь, что по-прежнему щекотала нос.
– Нам и впрямь пора. В Белозере вверенные мне дружинники остались. Да и с князем Полатом объясниться надобно. Он ведь сватом моим был, а я сорвался, ушёл куда глаза глядели. Стало быть, подвёл князя.
Он тоже поклонился старику и уговоры, которыми не пойми с чего разразился волхв, слушать не стал.
«Погуляли по окрестностям, и будет», – мысленно заключил он.
И всё-таки, когда протискивались через дыру, прорубленную в колючей изгороди, обернулся. Волхв застыл столбом, а поймав прощальный взгляд Розмича, встрепенулся, спешно начертил в воздухе обережный знак. На сердце дружинника стало много легче – ежели старик благословил, значит, зла не держит.
А вот Ловчан спокойствия друга не разделял… Едва удалились от капища на приличное расстояние, пристал:
– Нет, ну ты видал? Вот стручок сушеный!
– Чего шумишь? – нахмурился Розмич.
– Дед этот! С чего он нас остаться уговаривал, а?
Ответа не нашлось. Вернее, глядя на возмущение друга, решил оставить суждение при себе.
– Да он же и в самом деле колдун! – продолжал кипятиться Ловчан. – Поди, травануть нас хотел!
Розмич старался быть серьёзным, но улыбки таки не сдержал.
– Зачем? Куда нас, потравленных, девать? Колодец-то того – полней не бывает.
– У… – протянул собеседник, сделал страшные глаза. Не издевался, ему действительно не до смеха было. – Потрава потраве рознь! Говаривают, есть такие зелья, которые живого человека воли лишают. Коли таковым опоить, что хочешь приказывать можно.
– И чё?
– Да ничё! Опоил бы, в личины обрядил и капище сторожить заставил! Неужто не ясно?
61 
