очень нудно 
69 
Ещё за день до отхода в город прибыл некий посланник. Слухи расползлись тут же. Народ обсуждал новость так громко, что даже отверженные Розмич с Ловчаном услыхали. Не всё, конечно, но и этого оказалось более чем достаточно.
Посол оказался из Киева, города на берегу великого Днепра. Правил той землёй родич самого Рюрика – князь Осколод. Впрочем, родич не кровный – пасынок.
Он пришёл в словенские земли ещё прежде Рюрика, как раз скончевал свои дни Гостомысл. Дожидаться у моря погоды не стал. Собрал на Ильмене да Днепре дружины и отправился покорять Царьград – загадочный ромейский город. Удача сопутствовала ему во всём. Добыл он украшения и оружие, дорогие одежды и шелка, серебряную посуду, упряжь да утварь и гривен отлил столько, что всё войско не раз одарил. Вернулся к стенам Киева, а тамошний народ поклонился его доблести, назвал князем. Но это было давно.
В рассказы о том, что творится в Киеве нынче, Розмич поверил не сразу. А поверив, принялся скрежетать зубами и потирать кулаки.
Отринул Осколод родных богов, крестился по ромейскому обыкновению. Вместе с ним под покровительство нового бога перешла и большая часть воинства. Простых горожан тоже принудили поклониться распятому. И хотя капищ Осколод не разорял, зато и церквей на ромейский лад понастроил. Но соль в другом.
Князь дани не зерном собирает, а людьми. Чаще девок требует, но и на парней молодых соглашается. Не в услужение берёт, на продажу – в хазарских землях белокожие да бледнолицые северяне страсть как ценятся!
Ужели так можно, приравнивать сородичей к скотине?! Этого Розмич не понимал. Как князь, призванный оберегать, смеет собственный люд в рабство угонять – тоже.
И уж совершенно неясно, как распятый бог, которому Осколод служит, терпит подобное. Ведь бог, если верить рассказам Ултена, добр и милосерд. Стало быть, либо кульдей врёт, либо тот, кто называет киевского князя христианином.
Под конец своих размышлений Розмич понял: кто много знает и понимает, тому жить тошно. И зарёкся без особой надобности в хитросплетения эти лезть. Когда поведал о своём решении Ловчану, тот расхохотался и обещал поддержать друга в этом нелёгком деле и душой и телом.
Рассвет нового дня был удивительно красив – ярко-красное солнце поднялось над кромкой леса, обагрив тонкие, похожие на обрывки нитей облака. По-осеннему холодный ветерок трепал верхушки деревьев, гнал по воде мелкие волны. Травы, усыпанные росинками, дрожали. Густой, молочно-белый туман стыдливо отступал, возвращая миру яркость и красоту.
Но сегодня люди не замечали красот природы: отъезд князя – событие куда более важное, чем какие-то туманы и облака.
В Новгород решили добираться сушей. Полат объяснил это тем, что зимовать в тех краях не намерен, а обернуться прежде, чем лёд скуёт реки, никак не получится. Так что о лодье можно забыть – назад на санях возвернётся, лосиными упряжками. Да и реки с юга на север режут землю, а путь – на самый запад. Радости от подобного путешествия никто не испытывал – всё-таки земли словен славятся лесами и болотами, а не дорогами. Однако возражать князю, конечно, не смели.
С Полатом снарядилось с полсотни дружинников. Каждый в добротном доспехе, начищенном до блеска шеломе, при щите. Кроме дорогих мечей, у всех и луки. Из колчанов выглядывали не тяжёлые и короткие для лесной охоты, а длинные боевые стрелы. Будто не на сход князя сопровождают, а на войну едут.
Сам двор теперь напоминал обширную конюшню, от фырканья лошадей уши закладывало. То, что Белозеро, больше похожее на деревню, нежели город, может дать воинству столько гривастых, крайне удивило Розмича.
Для Розмича с Ловчаном тоже нашлось по лошадке – неказистая гнедая и бурая с остриженной гривой. И сёдла дали – потёртые.
Поклажи у алодьских дружинников не было никакой, так что в чересседельных сумах оказались только фляги с водой и запас зерна для лошадей. И щитами лошади алодьских тоже обременены не были, правда везенья своего не поняли – бурая сразу же куснула Ловчана, а гнедая попыталась лягнуть Розмича.
Не успели обуздать лошадок, как из толпы дружинников вынырнул кульдей. С улыбкой, достойной лягушачьего царевича, приблизился к друзьям.
– Нам в хвосте ехать велено, – сообщил он.
Ясное дело – иначе и быть не могло, но Ловчан погрустнел и скривился.
Всё время добровольного заточения он пытался вообразить, каким будет поход. Ведь белозёрские дружинники их за людей не считают и сам князь за преступников держит.
69 
