137 
И я, Ека Парусинская, приняла решение. Я не буду сидеть и покорно ждать, пока у автора этой истории достанет времени и фантазии дописать ее. Я сама разберусь в том, что происходит с моей жизнью, пусть это и не реальная жизнь. Другой у меня все равно нет!
Сделать это можно единственным способом: пойти на кухню мамы Аннунциаты и предложить помощь. Потому что я теперь сомневалась во всем – даже в том, что на самом деле умею готовить.
– Послушай, – говорит Геня, – а может быть, они попали в какую-нибудь жуткую аварию? Или их всех похитили?
Теперь, читатель, вы понимаете, почему Гене пришлось покинуть место главной героини? Она не способна бороться с трудностями, потому что трудности подминают ее под себя. Таким людям, как Геня Гималаева, всю жизнь необходим костыль. Обходиться собственными силами они не смогут никогда.
Мама Аннунциата бланширует помидоры. В кастрюле варится паста, и мама Аннунциата каждые полминуты зыркает в эту кастрюлю бдительным взглядом. Странно, почему при виде толстой уютной поварихи с черными усиками в уголках все еще румяных губ я вспоминаю грехи телевидения, поминутные рейтинги и заседания продюсерского совета.
– «И ваши творческие думы в душевной зреют глубине», – декламирую я любимую пушкинскую строчку.
Мама Аннунциата поднимает глаза, и усики разъезжаются в стороны, будто ворота. Она давно присматривается ко мне – я стала бы такой славной невесткой!
Пришло время удивить маму Аннунциату и вернуть себе гордость, которая подрастерялась на ежедневной пятиметровой дороге из отеля «Альберта» в ресторан «Ла Белла Венеция». Надеюсь, что Геня стоит в дверях и наблюдает, бедняжка, мой триумф.
Я мою руки и стряхиваю с них воду, не дожидаясь, пока Джанлука прикосолапит ко мне с полотенцем. Аннунциата готовит пиццу с цветками цуккини и кивает в сторону холодильников.
– Аллора, Катарина, приготовь нам что-нибудь русское.Я вытащила сетку с картофелем и вспомнила о драниках. Не самое утонченное блюдо, зато его все любят. Запеченная рулька с чесноком. На гарнир – вареная кукуруза с маслом – легкий американский акцент в нашем русском языке. На десерт – шаньги с творогом. Толстяки точно уснут после такого ужина!
Странно, что в пальцах нет привычного покалывания – и нет той страсти, которая всегда охватывает меня на кухне. Картофель – это лишь картофель, чистить его – нудная работа, от которой я отвыкла: телевидение не терпит нудных подробностей. Их безжалостно выбрасывают, как бесполезную картофельную кожуру.
Позвать Геню в помощницы? В дверях ее нет, за столиком – тоже. Зато на кухню прибежали все братья, кроме неподъемного Массимо, а с ними шустрый Луиджи. Все цокают языками, восхищаются – картофельная тесьма, слетающая из-под моего ножа, похожа на ожерелье. Ее, честное слово, будет жалко выбрасывать.Геня выходит из вагона поезда на станции Венеция–Санта-Лючия.
Самый странный город на земле (а точнее, на воде) находился от нее в десяти минутах езды, но она несколько дней послушно сидела в дешевеньком отеле Местре.
В толпе туристов (они тоже цокают языками, восхищаются: лента канала похожа на проспект) Геня переходит по мосту. Дикий детский крик разрезает толпу – в разрезе стоит маленькая девочка и так сокрушительно плачет, что Геня Гималаева наклоняется к ней:
– Что случилось?
Девочка кричит еще сильнее, и тут на мосту появляется мама – рыжая, худая, злая. Она бросила девочку, чтобы проучить за капризы, – нечего цепляться к чужим детям. Мама русская – говорит: «Пойдем, Анжелика!» и уводит рыдающую девочку к другим ангелам Венеции.
«Все же почему у меня нет детей? – думает Геня. – И почему некоторые истории так сложно заканчивать?»
Венеция молчит. Лишь изредка вспоет шальным гондольером. «Санта-Лючия, Санта-Лючия…»
«К середине жизни, – думает Геня, – почти все люди впадают в самодовольство. Как сложно жить – и не хвалить себя! А если ты писатель, если всерьез почитаешь умение складывать слова за талант, – без самохвальства попросту умрешь. Чужие похвалы в хозяйстве тоже пригодятся, но разве можно их сравнить с высоким чувством любви к себе?»
«Между тем, – думает Геня, – иногда на целый роман приходится всего одна хорошая строчка: «Запретный поп сладок». По мне, этого достаточно, чтобы читать книгу, – раскопаешь лишнее, улыбнешься над верным словом и получишь то, что хотел».
В небе веницейском Геня видит инверсионный след самолета – белую лыжню в голубых воздушных снегах. Геня уходит все дальше и дальше от Местре, Еки Парусинской, от кухни и телевидения – это и есть благородное расстояние, соответствующее дуэльным правилам.
137 
