90 
– Высоко летаешь, князь! Я стар. Да и боги… – начал было Яроок.
– С ними я тоже как-нибудь договорюсь.
Верховный жрец аж задохнулся от наглости варяга. Он бы долго не справился с возмущением и изумлением, но три мощных удара в дверь вывели его из оцепенения.
– Что будет с Дирой? – поторопился спросить Яроок. – Ты ее мужа убил, тебе за нее ответ держать. Киев любит свою княгиню.
– Дирой? Это та, которая Ирина, что ли? Нет, три жены уже слишком много. Отпущу в монастырь, если козни плести не станет.
– Хвала богам, не выстроили еще, не успели, – пробурчал жрец, касаясь оберегов на груди.
– Ну, так пусть хоть к булгарам, хоть к ромеям, – отозвался Олег, поднимаясь. – Нас зовут. Вперед иди, отче. А лампады пусть горят. Разговор не окончен.
– Несчастная она баба, – пояснил Яроок.
– Я не воюю с женщинами! – бросил князь в спину жрецу, и уже у самого выхода он громко спросил через дверь: – Гудмунд? Что там?
– Худое дело, Одд. Тут человека Сьельв прислал. Говорит, что жену Осколода порешили. Не наши. Свои. Киевские. И двух попов при ней, духовников, тоже, – ответил брат.
Яроок обернулся к Олегу, но натолкнулся на ответный взор невозможных кошачьих глаз.
– Ты же знал, вещий?
– Баба с возу, так и кобыле легче… – ответил Олег. – Видно, боги сами рассудили, жрец, что лучше, а что хуже.
– Бедная девочка! – пробормотал Яроок, прикрывая глаза. – Колесница Дажьбога выкатила на небеса.
Олег пригнулся и тоже шагнул наружу.
– Розмич! Поспеши в город. Скажешь Сьельву, чтобы сыскал любого священника. Хотя бы одного. Из тех, кто не удрал вслед за ромейским епископом. И чтобы волоса с его головы не упало. Пусть княгиню похоронит, как подобает ее вере.
Дворовых допросить, кто да что… К церкви тоже охрану. Пожгут – так пол-Киева сгорит за милую душу. Хлопот не оберешься.
– Неужто, князь, ты сохранишь за ними храм богопротивной веры? – изумился Яроок, заслышав слова приказа.
– Ломать – не строить. А жечь не дам. Ты же не внесешь туда кумиров своих?
– Вот еще, разрази меня гром! – Старик заскрежетал зубами.
– Ну, так и пусть пока стоит.
– Дозволь хотя бы кресты с куполов поснимать.
– Это, пожалуй, верно. Но сначала пусть княгиню погребут. Сам же говорил, в Киеве ее шибко любили! Князь людьми приторговывал, но усопшая Ирина о том, видать, не догадывалась, – саркастически хмыкнул Олег. – Святая она баба, выходит. Ирина эта.
– Была, – бросил Яроок горько и смахнул непрошеную слезу.
Глава 5
Копыта глухо впечатываются в землю, лошади шагают размеренно и важно. Горожане провожают радостными взглядами, только некоторые глядят с тревогой. Оно и понятно – отряд слишком мал для войны, да и в полюдье дюжиной не пойдешь. Куда же тогда отправляются воины? Самые сметливые отметили направление, улыбки с лиц исчезли бесследно. На Юго-Востоке обитает самый коварный враг, самый злой.
Хазары и при Осколоде смирными не были, несмотря на богатую дань, кою собирал да выплачивал князь. Теперь и вовсе озвереют.
Когда Олег Новгородский выгнал хазаров из Киева, народ ликовал. Новый владыка, пусть сам иноземец, поступил по правде, как велит славянская гордость и обычай. Но радость быстро сменилась страхом. Сперва только самые умные шептали – хазары в долгу не останутся, обязательно вернутся, и тогда… После даже глупые и дураки поняли. Да, прошлого не воротишь, сделанного не отменишь.
Пусть у Олега сильные дружины, но что тех воев против хазарской силы? Хазары – дикари. Налетают стремительней урагана и жалости не знают. Да и гордость, пусть и дикарская, у них имеется. Киев будет наказан за дерзость, это ясно всем. Если стен крепостных степняку не взять – всю округу пожгут, все посады да слободы.
А отряд, что ныне покинул крепость, стало быть, в дозор. Глянуть – далеко ли хазарское войско, когда ждать неприятеля. Может, оттого воины такие злые? Ведь даже сквозь цокот копыт скрежетание зубов слышно.
Или то послы Олеговы? Неужто передумал – сам замириться со степняком решил?! Не сдюжил князь? И вновь пойдет, побежит, поскачет лихо по всей земле…
Едва покинули пределы Киева, Розмич припустил коня, догнал старшего дружинника:
– Я могу отпустить тебя на все четыре стороны, Добродей, сын плотника.
Добродей одарил говорившего недобрым взглядом. Усмехнулся, отметив, что одежды простого воина Осколодовой дружины превращают неумные слова Розмича в полную нелепицу. А Розмич словно угадал мысли, тут же выпятил грудь и напряг руки.
90 
