57 
"Разве я стоял с плакатом у храма? Разве я сочинял обличительные заметки? Может, я ездил с жалобами к Патриарху? Подкупал журналистку? Стрелял в Алешу? Я депутат и честный делец, у меня даже бухгалтерия в относительном порядке. Пульт управления покинут, и машина движется самостоятельно. Меня в этом орнаменте не видно: я стою за широким деревом того самого леса. Я слон, которого проглотил удав. А главное, дорогая, даже если ты решишь оспорить мои слова и поделиться своими знаниями с обществом, то смолкнешь уже на второй фразе. Потому что ты меня любишь. И это правильно — бога надо любить".
"Но вы не самоудалились полностью, вы теперь выступаете передо мной. Как эти персонажи из голливудских фильмов, что рассказывают о своих злодеяниях с подробностями и дулом у виска".
"Мне нравится твоя преданность зевгме, — живо откликнулся Зубов, — и вообще, ты складно излагаешь мысли. Но обвинять в пошлости — как ты можешь так обижать меня, меня, одинокого ангела смерти, или просто — ангела". Его подбородок жалобно дрогнул, но Зубов тут же рассмеялся, обесценив сказанное. Блеснув прощальной улыбкой, аккуратно обошел меня стороной. Дверь открылась и тут же закрылась вновь: под ней лежал яркий прямоугольник света, похожий на письмо.
ГЛАВА 20. ИСТИННО ТАК
Петрушка перестал спать. Выгибался всем тельцем, хватался жадно за бутылочку, потом выкидывал ее из кроватки. Я тоже не спала — носила плачущего малыша на руках и пела ему про генерала Скобелева, только что попавшего в тюрьму. Мало похоже на колыбельную, но Петрушка затихал, грыз свой крошечный кулачок. Я начинала клевать носом, стоя, валилась в сон. Сыночек прижимался носиком к моему плечу, на рубашке оставались влажные пятна. Уснуть было страшно, во сне я могла уронить Петрушку, поэтому таращила глаза, как сыч, пока дыхание ребенка не успокаивалось. Тогда я укладывала Петрушку в кроватку, над которой висела теперь старая иконка, и говорила Божьей Матери:
"Пожалуйста, посмотри за ним!"
Она склоняла голову набок и крепко прижимала к себе младенца. Всего через полчаса Петрушка снова начинал плакать и выгибаться.
Вера запретила мне приходить в редакцию, пока Петрушка не поправится: "Нашлось "золотое перо"! Справимся как-нибудь". Я выталкивала коляску на улицу, думала, что сыну станет лучше на воздухе. Какое там! Он кричал, как маленький зверь.
В зимнем парке было пусто — поэтому я издали заметила старуху с фиолетовыми наростами на лице. Старуха шла на меня, как крейсер на врага, была она очень грузной, и вместо лица у нее — набрякшие, темные мешочки, следствие жуткой болезни.
Пока я крутила судорожно коляску, пытаясь не то спрятаться сама, не то укрыть Петрушку, старуха склонилась прямо над сыном:
"Уросит?"
Голос у нее был чистым и звенящим. Только по ошибке он мог угодить в такое тело.
"Кричит", — испуганно подтвердила я.
Петрушка внимательно разглядел старухино «лицо», прерывисто вздохнул и закрыл глазки. Уснул!
Старуха растянула свои мешочки в стороны, я догадалась, что она так улыбается: "Нехристь, вот и уросит, — снова этот звенящий голос. — Грыжу накричал себе. Неси дите в храм, и пусть окрестят его".
Старуха медленно уходила прочь. В руке у нее была кривая березовая палка — даже не палка, а деревце, маленькая березка с обломленными ветками.
Петрушка открыл глаза и горько заплакал.
…Мы встретились в парке: Петрушка дремал, толстые щечки раскраснелись на морозе.
Я долго объясняла Артему, почему мы не крестили малыша раньше.
"Завтра, — сказал Артем. — Приноси его ко мне, в девять часов сможешь? Отпросишься у Веры, если что…" Имя спорхнуло с языка — так птенец без позволения пернатых родителей вываливается из гнезда…
"Я знаю, кто ваша жена", — мне было неловко говорить Артему, что Вера доверила мне их историю, и о грядущем разводе я тоже, к сожалению, знала. После чего стала видеть в высокомерной журналистке Афанасьевой трогательную и хрупкую, как обледеневшая веточка, Веру. В ней был сокрыт внутренний человек — щедрый и нежный: ради него можно было потерпеть Верину холодную язвительность. Броня для непосвященных, и только.
Артем неуклюже пытался сменить тему:
"Петрушка похож на маму или на отца?"
"Пока не видно", — уклончиво сказала я.
"Кем был его отец?"
"Бизнесменом. Знаете, батюшка, о нем я и хотела рассказать. Крестины Петрушки — вещь второстепенная, это — повод для встречи, а теперь будет причина".
57 
