очень нудно 
33 
Музыкант с тромбоном в руке сделал шаг вперед.
– Кантор, сколько раз ты сфальшивил за последние три дня? – жестко прозвучал требовательный голос человека в тельняшке.
– Пять раз… – опустив голову, признался худолицый тромбонист.
– Тебе понятно?! – зло улыбаясь, прищурил глаза в сторону музыканта человек в тельняшке.
– Но у меня же была благодарность, – залепетал Кантор.
– Я ее аннулировал. В полночь заступишь на музвахту, и если я проснусь до рассвета и не услышу твоего тромбона – пеняй на себя!
Дирижер нервно переминался с ноги на ногу, искоса поглядывая на стоящего рядом человека в тельняшке, пока тот, поймав косые взгляды дирижера, не кивнул ему: мол, продолжай.
– От третьей цифры! – взмахнул руками дирижер, и вновь зазвучала музыка.
Харитонов еще разок пристально осмотрел собравшихся на помосте людей и, не увидев в их распоряжении никакого оружия, успокоился, встал на ноги и запросто зашагал к ним.
Когда до помоста оставалось шагов двадцать, сфальшивила скрипка, а следом за ней сбились с толку и остальные инструменты. Музыканты прервали игру, с удивлением на лицах рассматривая приближающегося к ним Харитонова. Даже дирижер и человек в тельняшке застыли, не сводя с него глаз.
Харитонов, подойдя поближе, остановился. В глазах у нескольких музыкантов заметил слезы. А от их взглядов было как-то не по себе: так могли смотреть на мессию, на вождя, но не на младшего матроса.
Напряженная пауза длилась недолго. Человек в тельняшке подошел к Харитонову, протянул руку.
– Как же вы нашли нас?! – радостно спросил он.
Харитонов почесал в раздумье свою рыжую бороду.
– Да… я вас не искал… – запинаясь, признался он, – хотя, может, и искал…
Складно говорить не получалось, и Харитонов замолчал.
– Разрешите представиться, – снова заговорил человек в тельняшке. – Первый помощник дирижера по политчасти, бывший осужденный капитан первого ранга Пабловский, не политический.
– Младший матрос Харитонов.
– Матрос?! – обрадовался Пабловский. – Вот так встреча! Никогда не думал, что встречу здесь матроса. Так вас сюда никто не посылал?!
– Не… случайно вышел, – признался Харитонов. – Но я вижу, вы – наши!
– Мы – наши! – кивнул Пабловский.
– А вы не знаете случайно: война кончилась? – вмешался в разговор дирижер.
– Не перебивай! – бросил недобрый взгляд на дирижера первый помощник.
Харитонов пожал плечами.
– Самому бы хотелось узнать… А что, сюда сообщения с фронтов не доходят?
– Видите ли, товарищ младший матрос, – замедленно произнес Пабловский. – У нас нет связи с Большой землей… Мы же не в городе живем. Знаете, что такое Музлаг?
– Нет, – мотнул головой Харитонов.
– Музыкальный лагерь… А вот эти, – он указал взглядом на музыкантов, перешептывавшихся на помосте, – это остатки Большого симфонического оркестра. Как они раньше играли! Вы бы слышали! Насколько я терпеть не могу всяких Бахов, но у них это получалось. Ладно, погодите…
– Равняйсь! – вдруг закричал первый помощник. – Смирно!
Музыканты суетливо выстроились на помосте, туда же живо вскарабкался дирижер и стал первым.
– Репетиция окончена. Разойдись! – надрывно прокричал Пабловский.
Музыканты спрыгнули с помоста и, оглядываясь на Харитонова, направились куда-то в глубь территории.
– Эй, Фриц! – первый помощник окликнул дирижера. – Сделай-ка нам чай!
Дирижер кивнул и тоже поспешил прочь.
– Пройдемте ко мне! – предложил Пабловский. – Чайку попьем, поговорим. Вы, может, не поверите, но вы здесь первый человек за шесть или семь лет.
Пабловский был на голову выше Харитонова, да и любого из музыкантов, но разговаривал он, не наклоняя головы, – держа спину ровно, по-офицерски, словно был на параде.
Подошли к срубной избушке. Пабловский толкнул дверь и пропустил младшего матроса вперед.
Вокруг стола обошел с поленом в руках дирижер и, остановившись у русской печки, принялся трощить это полено маленьким туповатым топором. На грубо сколоченном столе уже стояли три граненых стакана.
– Садитесь! – Пабловский указал рукой на табуретку.
Харитонов сел. Первый помощник уселся напротив.
– Приятно смотреть на незнакомое лицо, – сказал он, глядя младшему матросу в глаза. – Эти-то рожи за столько лет уже осточертели, прямо тошнит иногда. Да и вы знаете, что это у нас за национальность самая музыкальная: все эти Канторы, Раумштейны… Почему-то у меня на корабле ни одного такого не было, там наоборот – Ивановы, Коваленки, Петровы, Сидоровы.
33 
