очень нудно 
36 
Она собиралась уже развернуть его на парте, чтобы предаться созерцанию, но услышала шаги в коридоре и голоса взрослых. Повинуясь внезапно рожденному импульсу, Вика сунула платок в карман своей сумки и прижала ее к животу. Шаги в коридоре протопали мимо, но неподконтрольная сила уже гнала Вику прочь из школы. Дальше, дальше, домой. Дойдя до подъезда, она поняла, что дома кто-нибудь может ей помешать. Тогда она, словно подталкиваемая каким-то невидимым шкодливым существом, помчалась на пятый этаж, где чернел над лестницей люк чердака. Забравшись на чердак, осторожно ступая по предательски хрустящим камушкам керамзита, она пробралась в самый дальний угол и расположилась у чердачного окна. Отсюда хорошо были видны двор и пустырь, и барак с березой, где играли в «кружилки», и карьер с экскаватором. Вика чувствовала себя сейчас НАД всем этим. Ее щекотало предчувствие неизведанного.
Она достала из портфеля контурные карты и разложила их поверх керамзита. Извлеченный из сумки платок плавно улегся на карты. Это действительно было произведение искусства. Вика со свойственным ей стремлением к прекрасному с первого беглого взгляда распознала в нем шедевр. Позже, много позже, она узнала, что такие платки художники расписывают вручную, что не найдешь двух одинаковых и что существуют специальные краски, которым потом не страшен дождь. А тогда она просто любовалась плавными изгибами линий, полуцветком-полубабочкой, спрятанной за нитками золотой травы. Скопищами неведомых растений, переходящими по углам платка в розовую пену волн. В платке читалась застывшая музыка. Подняв его на ладони как легкое облако, Вика стала танцевать, мысленно напевая себе аккомпанемент. Ее никто не видел. Она никому не могла показаться смешной. Она представляла себя тонкой, точеной Мэрилин, танцующей на сказочном балу. Вика так мало знала о практикантке, что могла нафантазировать что угодно. За этим занятием и застала ее Маринка. Голова с тугими косичками появилась в проеме люка, как мордочка суслика из норы.
— А я тебя везде искала. Дома у вас — никого, — доложила Марина, выбираясь на поверхность. Увидев в руках у Вики платок, Марина распахнула зеленые глазищи и присвистнула.
— Зачем ты его взяла? — поинтересовалась она.
Вика неопределенно дернула плечом. Марина взяла из Викиных рук невесомую ткань, встряхнула и сказала:
— Дорогой, наверное.
Вика молчала. Она не умела выразить словами того, что ее в этот миг переполняло.
Но Маринка, казалось, и не ждала объяснений. Села на перевернутый ящик, бросила рядом сумку и начала рассказывать:
— А там такое началось! Всех с футбола пригнали, кто остался. Примерно полкласса набралось. Портфели проверяли, карманы. Завуч слюной брызгала, ты бы видела! Из-за какой-то тряпки столько шума…
Марина презрительно выплюнула жвачку. Тут только до Виктории начал доходить смысл того, что она натворила. Она взяла чужую вещь! Украла! И не у одноклассника, а у старшего, у учительницы! Она — воровка!
Виктория выпустила из рук злосчастный платок, и он послушно приземлился у ее ног. Казалось, ему все равно, кому принадлежать — легкой изящной Мэрилин или крупной неуклюжей Виктории.
— Что будет… — наконец выдавила из себя Виктория. — Меня убьют!
— А что будет? Утром придешь и отдашь Мэрилинке, скажешь, что спрятала, чтобы, не дай Бог, не пропал. Она тебе только спасибо скажет.
— Не поверит! — обреченно прошептала Виктория. На обычный звук у нее сил не хватило. — Она видела, как я из школы уходила, мы с ней на крыльце столкнулись.
— Да, дела…
Виктория опустилась прямо на керамзит, бледная как полотно.
— Родители меня убьют. А в школе.., в школе в субботу на линейке выставят перед всеми и будут стыдить!
Из белой Виктория на глазах у подруги превратилась в багровую, а затем снова в белую. У них в школе существовала «славная» традиция. Как у Горького в «Детстве» описывалась обязательная субботняя порка, так у них в школе подобным образом осуществлялась субботняя общешкольная линейка в спортзале. Провинившихся на неделе выставляли на пятачке посреди зала. На всеобщее обозрение. Классы выстраивались по периметру, и всем, буквально каждому были видны эти пристыженные лица, пылающие уши и опущенные носы. А директор громко, в микрофон, расписывал разгильдяйства «преступников». Виктории всегда казалось: на том пятачке может оказаться кто угодно, но только не она. Ей и так приходилось все время защищаться от постоянных нападок «соплеменников» — она была толще, чем другие, и ее дразнили.
36 
