очень нудно 
172 
— Отлично, — сказала она, и Алекс помог ей надеть ee, затем она взяла свою сумочку, и они вышли на холодный воздух. Вокруг них закружили редкие снежинки, но облака рассеялись, и проглядывал полумесяц и несколько звезд, на которые Клер смотрела пока не подъехала Джина.
— Я забыла, — пробормотала Клер. — И как только я могла забыть? Джина, это Алекс Джаррелл. Джина Сойер. Я рассказывала тебе о ней…
— Подруга, которая думает, что Эмма в опасности, — сказал Алекс, пожимая ей руку. — Вы что-нибудь видели? Или слышали?
— Я думаю, Брикс насторожился, когда узнал, что кто-то говорит о новых тестах ПК-20 и о том, что в предыдущих тестах было что-то неладное. Если я права, то Брикс поймет, что единственный человек, который все знает, это Эмма. И он поймет, что она передала всю историю кому-то, несмотря на то, что клялась ему, что этого не делала.
— Это достаточно тревожно, — сказал Алекс. Он обнял рукой Клер и открыл дверцу машины. — Мы едем в Дариен, Джина — иногда Брикс пользуется квартирой своего друга в Нью-Йорке, и мы думаем, что Квентин знает адрес.
— Хорошая мысль — это много лучше, чем сидеть и горевать. Я тоже поеду, хорошо? — Она увидела, что Клер на нее не смотрит. — Алекс?
— Конечно. И Квентин, вероятно, знает любимые отели Брикса, — прибавил он, когда они выехали с дорожки.
— Может быть, — сказала Клер. — Хотя, кажется, они не очень откровенничают друг с другом.
Алекс взял ее за руку и держал всю дорогу. Они молчали: никому из них не хотелось говорить.
— Пока еще рано, — сказал Алекс, когда они достигли Дариена. — Они будут еще ужинать в Нью-Йорке. Мы можем успеть до тех пор, пока они не закончат. Мы найдем ее, Клер. И привезем домой.
Он крепко держал ее за руку. Но ведь он никогда не встречался с Бриксом, подумала Клер. И никогда не встречался с Квентином. Он даже не знает, что они такое — сплошная определенность, прямолинейность. И он не знает, что Эмма боится разорвать с Бриксом. Теперь она, может быть, и самого Брикса боится, но, вероятно, еще больше ее страшит мысль о расставании с ним.
Но этого она Алексу не сказала. С ним ей было уютно, он был на ее стороне и будет с ней, что бы они ни встретили. Отныне, любовь моя. Вместе.
Она едва могла постичь это. В этом слышалось что-то чудесное, что-то бесконечно возможное и драгоценное. Она ощущала только восторг, ее собственная любовь так разгорелась, но потом, внезапно, все пересилила, захлестнула мысль об Эмме, и о чем-то настолько ужасном… что она не могла поверить. Джина ведь, может быть, и ошиблась, она могла вообразить, преувеличить. Вероятно, мы найдем Эмму и Брикса, спокойно ужинающих. Вероятно. Вероятно.
Он что-то сделал с задвижкой на окне, парень высунулся слишком далеко и выпал.
По телу Клер пробежала дрожь. Она закрыла глаза и увидела, как падает Эмма. Нет! — крикнула она про себя. Нет, нет, нет… Она отогнала видение. Затем, через минуту, она увидела Эмму опять, солнечный майский день, в желтом платье, которое она для нее сшила, Эмма смеялась и кривлялась со своими друзьями после выпускной церемонии, и волновалась, широко раскрывая глаза, что Тоби пропал.
Все меняется.
Пожалуйста, подумала Клер, не в силах уже больше ничего выразить словами. Пожалуйста, пожалуйста!
Брикс и Эмма сидели за маленьким столиком у зеркальной стены ресторана. Было еще рано, и в зале мало народа, и сидя на вельветовой скамеечке, Эмма видела только Брикса, ей казалось, что они совсем одни. Вокруг звучал гул чужих разговоров, звякал фарфор и серебро, но их столик представлялся ей прекрасным, тихим уголком, куда официанты подходили на цыпочках и говорили шепотом, где она и Брикс смотрели друг на друга поверх хрустящей белой скатерти, убранной хрупким французским фарфором и хрусталем, с маленьким канделябром с тремя белыми свечами, и прекрасной розой в маленькой вазочке. Французские рождественские песенки звучали где-то недалеко, и время от времени, когда Эмма улавливала фразы из них, которые она учила еще в школе, у нее появлялось странное ощущение, будто она — это два человека сразу — Эмма в хоре в старших классах, взволнованная своим пением на французском, и Эмма, сидящая в нью-йоркском ресторанчике, взволнованная близостью Брикса.
— За самую красивую женщину Нью-Йорка, — сказал он и, поднимая бокал, взял ее за руку. — И за нас.
Эмма, вспыхнув и задрожав от счастья, которое едва могло в ней вместиться, чокнулась с ним.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
172 
