Последние отзывы

  100  

«Кухонный» Мурик, потревоженный внезапным ярким светом, недовольно сощурил маленькие кошачьи глазки.

А Дима развернул бумагу и поднес поближе к глазам.

«Надо срочно поговорить. В десять вечера у памятника Неизвестному солдату. Не придешь – ночью подожжем дом».

Диме стало холодно. Он посмотрел на свое испуганное отражение в оконном стекле и еще больше испугался. Понял, что кто угодно может сейчас наблюдать за ним с улицы. Подскочил, успел глянуть на часы перед тем, как выключить свет. Половина одиннадцатого! Значит, кто-то ждал его сегодня вечером у Неизвестного солдата! А может, еще ждет?

Уже сидя в темноте, Дима стал всматриваться в заоконную темень. Неподвижность едва различимого дворового пейзажа чуть-чуть успокоила его. Но страх снова поднимался, и теперь он как бы заходил с другой стороны. Словно бы из-за спины. Дима чувствовал его новое приближение. Надо было куда-то спрятаться. «В гараж! – понял он. – Надо закрыться в гараже! Там же есть лекарство от страха!»

В коридоре набросил на голое тело куртку. Нащупал в кармане гаражный ключ. Хотел было выйти, но остановился. Вернулся к дверям в спальню. Приоткрыл. Позвал шепотом своего Мурика. Кот тут же прошмыгнул в коридор через приоткрытую дверь.

В гараже Дима первым делом включил обогреватель. Потом налил себе стопку водки. Выпил одним глотком. Нашел на полке с инструментами ампулу. Отбил ей щелбаном верхушку и нашел взглядом Мурика, жадно смотревшего на своего хозяина.

– Слушай, – задумчиво проговорил Дима, не сводя глаз с кота. – Ты меня извини, но эта штука мне сейчас нужнее.

Он вытряхнул содержимое ампулы в стопку.

– Тебе ведь уже ничего не страшно, – стал оправдываться он перед котом. – Ты уже бультерьера замочил. Тебе теперь ничего не страшно. А мне…

И он, чтобы не продолжать свой монолог перед Муриком, опрокинул стопку в рот. Потом еще языком по внутренним граням стопки прошелся, чтобы ни капли в ней не осталось.

– Все, – выдохнул он с облегчением. – Теперь мне не страшно!

Сказал и с сомнением прислушался к собственному голосу. Голос у Димы дрожал.

Налил в стопку водки. Выпил. Протянул ладони к уже раскрасневшейся спирали обогревателя.

– мне не страшно, – прошептал он, глядя на свои руки, на тыльную сторону ладоней.

Тепло от обогревателя стало расслаблять Диму.

– мне не страшно, – повторил он и внезапно, в глубине души, обрадовался.

Страх действительно куда-то пропал.

– Ну и пусть поджигают, – сквозь странную, усталую ухмылку прошептал он. – Посмотрим еще, кто кого подожжет! Все, пошли! – сказал он коту, поднимаясь на ноги.

Вернувшись в дом, Дима тщательно закрыл входные двери. Позапирал на задвижки все форточки. И лег в кровать, согретую спящей женой.

67

Киев. Мариинский парк

Интенсивность солнечных лучей не могла не отразиться на уровне оживленности мариинского парка. Когда стояли морозы, весь он, парк, был как на ладони. Никто по нему не гулял, на скамейках никого. Но теперь, с приближением весны, люди потянулись к природе, а потому как природы в центре Киева в связи с продолжавшимся строительным бумом становилось все меньше и меньше, мариинский парк, в очередной раз защищенный одновременно и парламентом, и президентом от превращения в строительную площадку торгово-гостиничноофисно-развлекательного комплекса «Президентский», оставался главным оазисом для прогулок людей и выгула собак.

И вот теперь, с часиков десяти-одиннадцати утра, приходилось Егору чаще гулять аллеями и регулярно возвращаться на обзорную площадку над Днепром. В принципе, служба у него была легкая, но ответственная. Во время регулярных инструктажей командир охраны только предупреждал, в какие дни во дворец может наведаться то с женой и детьми, то с официальными иностранными гостями Президент Украины. В эти дни территория охраны сужалась, и не было Егору в такие дни дела до всего, что происходило в дальней части парка, за памятником. Зона ответственности уменьшалась, зато сама ответственность увеличивалась. На самом деле в такие дни Егор чувствовал себя совершенно не нужным. Потому что в парке появлялись ребята куда серьезнее его. С наушниками в ушах, с оружием. Они и ходили по-другому, и по сторонам смотрели как-то иначе, словно в оптический прицел. Такие все заметят. Он, Егор, был скорее кем-то вроде паркового дворника. Только в его задачи входила уборка живого, человеческого мусора: бомжей и пьяных он выпроваживал за пределы зеленой зоны, как только чувствовал, что от них исходит малейшая угроза спокойствию парка. Мариинский парк – место почти священное. Поэтому и репутацию парка требовалось беречь, как честь девушки из добропорядочной львовской семьи. Чтобы не появилось в какой-нибудь газетенке заметки с заголовком типа «Пьяная драка возле Мариинского дворца» или, того хуже, «Ужасное убийство в Мариинском парке».

  100