175 
До «наливайки» Егор на машине их подвез. Кафе к свадебному застолью преобразилось. Над дверным проемом рушник повесили. На деревянных столбиках порога разноцветные бумажные ленты накрутили.
Внутри стояло два ряда длинных, во всю длину кафе, столов, а по бокам вместо стульев – лавки. На стенах – рушники. На столах – закуски. Несколько старичков и старух уже сидели, дожидаясь начала. Только запах какой-то странный был. Краской пахло.
Егор оглянулся, посмотрел по сторонам – ничего яркого, все, как было, только чище. И вдруг его взгляд вверх, на потолок над прилавком ушел. И увидел он ту же гирлянду таранок, что и прежде там висела, только сейчас некоторые сухие рыбины были в синий цвет покрашены, а некоторые – в желтый.
Захотелось Егору выругаться, да сдержал он себя. Свой костюм поправил, галстук на ощупь подровнял.
Тут и гости стали подходить группами. Александра Васильевна поставила молодых слева от входа: подарки и пожелания принимать, а сама подхватывала тех, кто уже молодоженов поздравил, и рассаживала их, на ходу что-то гостям рассказывая, а иногда и показывая.
Краем глаза заметил Егор, что показывала теща некоторым гостям паспорт Ирины на страничке со штампом ЗАГСа. Видимо, тем, кому вчера его показать не успела.
После четырех тостов и трех «горько!» веселье расслоилось. Около сорока гостей пили, когда хотели, и закусывали с удовольствием. Общие тосты на время затихли. И Егор, обменявшись с Ириной взглядом, понял, что они могут потихоньку уйти.
Александра Васильевна пожала недоуменно плечами, но уговаривать их остаться не стала. Только проследила, чтобы они все кульки и свертки с подарками в машину погрузили.
Так и осталась она за столом представительницей молодых. Музыка заиграла громче. Водки, купленной Егором в макарове, хватало с избытком. Ее пили еще три часа и допить не могли. Гости, хоть и в летах, были крепкие.
А Егор и Ирина рассмотрели свадебные подарки: рушники, вилки и ножи, набор чайников, конверты с деньгами и поздравительными открытками и две подковы на счастье. Рассмотрели и, постояв обнявшись, стали ко сну готовиться. Егор кровать стелил, а Ирина в маминой комнате с малышками возилась. Яся сразу проснулась, как только ее Ирина носом в свою теплую наполненную молоком грудь ткнула, а маринка пока еще спала.
Кормила Ирина Ясю и радовалась своей судьбе, так странно и неправильно сложившейся, но теперь, словно по той линии судьбы, которую ей на ладони провести забыли, поворачивающей к счастью. Вот ведь недаром, как только Егор к ним зачастил, стала Яся постепенно от молочной смеси отказываться, грудь требовать. А ведь раньше наоборот было! И молока в груди у Ирины все прибывало и прибывало. И теперь уже троим детям хватало.
– Ты эти подковы сразу под той прибей, на двери, – покормив Ясю, выглянула из маминой комнаты Ирина. – Они ж потом придут посмотреть. Ну, те, кто подарил! Да и на счастье будет!
Егор кивнул, посмотрел на две декоративные желтые подковы, на полу лежавшие.
– Егорушка, знаешь, к нам один профессор из Киева приезжал. Сказал, что подкова к двери неправильно прибита. Надо, чтобы она открывалась вверх, как глечик! Чтобы дом был – полная чаша.
Егор снова кивнул. Переоделся в спортивный костюм – благо свои вещи – три чемодана – он уже из киевского общежития, которым почти не пользовался, перевез.
Нашел в ящике с инструментами гвоздодер, гвозди и молоток. Вышел на порог. Развернул на двери старую подкову, найденную недавно у той же «наливайки», где сейчас гости их свадьбу праздновали, а под ней красиво и ровненько две подаренные подковы прибил.
Снова обнялись они, и решила тогда Ирина Егору признаться, что еще одного малыша, Богданчика, кормит. Решила признаться, хоть и говорила ей мама этого не делать, а профессору пояснить, что больше она им молока сцеживать не будет по семейным обстоятельствам. Но ведь как можно – малыша, сыночка бледной и больной мамочки, без молока оставлять?! «Нет, Егор поймет! Я ведь прежде всего – мать! Кормилица!» – думала она.
И не ошиблась.
– Ты ведь не можешь посторонних не кормить. А раз ты их кормишь, то они не посторонние, – Егор добродушно усмехнулся, пожал плечами, поцеловал ее в губы.
И она ощутила на своих губах вкус его добродушия: немножко хмельной, водочный, немного дымный, как запах в хате его мамы.
Егору самому хотелось сейчас прильнуть к Иринкиной груди, ощутить ее живительное тепло. И она почувствовала это.
175 
