очень нудно 
50 
Облик Татарникова сделался сумасшедшим. За последние дни волосы окончательно облезли с его головы, только редкие короткие волоски, точно пух на ощипанном гусе, торчали за ушами и на затылке. Щеки умирающего покрывала седая щетина, лицо удлинилось и ссохлось, шея вытянулась. Татарников стал похож на мороженого гуся, вываленного на прилавок мясного отдела. Глаза Сергея Ильича смотрели в одну точку и ничего не выражали, совсем ничего. Из ясных голубых они превратились в водянисто-зеленые. Татарников глядел прямо перед собой, потом глаза его закатились, а потом закрылись веки. Голова на длинной беспомощной шее свесилась набок.
— Спит? — кричал Антон. Ему казалось, что никто не торопится, что сестры нарочно медлят с капельницей. — Спит или умер?
— Торопишься, молодой человек. Так скоро у нас не умирают. Живехонек!
— Наркотик будете лить? — спросил Антон.
— Так уж сразу и наркотик. Физрастворчик сначала польем, а потом и наркотик.
— Ему больно? Ему сейчас больно?
Сестра подняла больному веки, заглянула в мутные глаза Татарникова.
— Так кто ж его знает. Не пойму. Может, и больно. Какой-то он странненький. Ну, может, от наркоза не отошел.
— Дайте наркотик! Не мучайте его, дайте скорее наркотик! Уберите свой физраствор! Бросьте эту банку! Слышите! — Антон схватился рукой за штатив капельницы, и дрожь его руки передалась штативу, зазвенели банки с раствором.
— Руки-то прими, — сказала сестра. — Командир нашелся. Раствор нужен. Силы откуда брать?
— Вы рак кормите своим раствором, — кричал Антон, — вы его только мучаете, поймите! Боль снимите, снимите боль! — Он схватил сестру за плечо, но та стряхнула его руку.
— Не больно ему, — сказала сестра. — Видишь, сознание потерял, вообще не дышит.
— Как не дышит?
— Не дышит, и все.
— Почему? Почему?
— Так вот легкие, думаю, отказали. Я уже пять минут наблюдаю. Не дышит. Врач сказал, что заработают легкие, однако не работают. И желудок тоже не работает.
— Почему?
— Думали, полежит в реанимации — и организм опять заработает. Не включился организм.
— Так что же вы стоите!
— А что я, по-твоему, плясать должна?
Антон выбежал из палаты в коридор — коридор был пуст.
— Кто-нибудь! — крикнул он громко, но никто не откликнулся, и Антон сам испугался своего голоса в пустом больничном пространстве. Он бросился бежать по коридору, тычась в запертые двери, — но никто не вышел, никто не отозвался. Антон добежал до угла, за поворотом открылся новый коридор — еще длиннее, еще белее. Желтый кафельный пол, тусклые лампы. И много закрытых дверей.
— Почему? Почему? — Антон бегал по коридору отделения, дергал ручки запертых дверей. — Кто-нибудь! Слышите? Кто-нибудь!
Из ординаторской вышел рыжий Колбасов, сказал строго:
— Ведите себя пристойно, молодой человек. Здесь больница. Вы что, пьяны?
— Нет, не пьян! Послушайте, послушайте! Там человек умирает! — кричал Антон. — Вы же доктора! Сделайте что-нибудь!
— Операция прошла хорошо.
— Плохо! Слышите, плохо!
— Вы лучше меня знаете? Операция прошла удовлетворительно.
— Не дышит! Слышите, он не дышит! Легкие отказали!
— Знаю, — сказал Колбасов.
— Он умрет, умрет!
— Успокойтесь. Ему вставили трубку, легкие вентилируются.
— Но почему отказали, почему?
— А, наверное, метастазы в легких, вот легкие и отказали.
— Так что ж вы раньше не узнали, что там в легких?
— А как узнаешь? Молодой человек, мы почки оперировали.
— А с желудком что?
— Ничего страшного. Не работает кишечник, вот и все.
— А почему не работает?
— Молодой человек! Ну как может работать сломанная вещь! Вы машину водите? Нет? Представьте, есть у вас машина, а у нее сломался мотор, двигатель развалился, колеса отлетели. Ну, представили? И чего вы хотите? Чтобы машина ехала? Кишки не работают, это не удивительно. Там, наверное, метастазы, вот и все.
— Если все так, тогда зачем была операция? — Антон подумал, что сейчас ударит врача. — Зачем вы резали его? Вы что, садисты? Вам резать нравится? Дайте человеку уйти спокойно!
— Мы выполняли свой долг, — сказал Колбасов сухо, — мы боролись с опухолью.
— А почему вы боролись с опухолью только в одном месте?
— Мы урологи, мы легкие не смотрим.
9
Дочка Сонечка рыдала: Бассингтон-Хьюит сделал замечание по поводу вопиющего разговора с ее матерью. Он был шокирован, говорил сдержанно. Сказал, что ему несложно переехать в гостиницу, почему бы и нет? Любопытно, есть ли в этом городе пристойные, недорогие гостиницы. Такие, где персонал не хамит.
50 
