49 
Ксения сдвинула брови: что за судьба у нее такая? Родной отец всю жизнь ее не замечал, мать — защищала от чего-то, только ей известного, деда словно и нет вовсе. Покачав головой, Ксения вздохнула. Получилось достаточно громко, потому что Любовь Ивановна сразу отозвалась:
— Ты о чем, девочка?
— Пустое, — ответила Ксения. А про себя подумала, ведь на самом деле — пустота одна, бездна вокруг. Стоит она над пропастью, и легкого дуновения достаточно, чтобы потерять равновесие.
— Нет, детка, не бывает пустых мыслей, разговоров. Во всем есть смысл.
— Не обращайте внимания, Любовь Ивановна.
— Не хочешь говорить — не надо. Я понимаю. Ты посиди, подумай о том, о чем душа просит, это работа такая. Она бессловесная, напряженная, но иногда помогает лучше любого лекарства, — Любовь Ивановна улыбнулась и резко сменила тему. — Скоро будем обедать. Совсем скоро.
Не представляя, что сможет проглотить хоть кусочек еды, Ксения со страхом ждала начала трапезы. В больнице она едва заставляла себя выпить полстакана кефира, сжевать яблоко. Бесконечные капельницы заменяли ей завтраки, обеды, ужины. Она брезгливо отворачивалась от соседки по палате, которая с удовольствием поглощала все, что передавали ей родственники. Ксении это казалось противоестественным. Ситуация, в которой она находилась, была совершенно несовместима с едой, атрибутами нормальной жизни. К чему стараться набить желудок, если он не подает признаков голода? Она абсолютно не испытывала потребности в пище, и, слава богу, Любовь Ивановна и Гоша не настаивали. Несмотря на все просьбы Ксении, они каждый раз приносили что-то новое, надеясь все-таки разбередить ее аппетит. И конечно, огорчались, увидев нетронутой принесенную накануне передачу, но врач просил не заострять ни на чем внимания и обещал, что Ксения скоро восстановится.
Врач… Ксения навсегда запомнила лицо этого невысокого, приятного мужчины в очках с модной оправой. Его синие глаза казались глубоко посаженными, а когда он снимал очки, то становился похож на обиженного ребенка, устало потирал переносицу, щурился. Ксения ждала его прихода, заранее зная неизменный набор его фраз. С дежурной улыбкой на лице он входил по утрам в палату и неизменно говорил, что сегодня она прекрасно выглядит. На самом деле Ксения даже не просила зеркала — она не хотела видеть свое отражение, ей было страшно представить, какими стали ее глаза. Почему-то Ксению беспокоило именно это. Никакая еда не сможет вернуть озорного блеска ее карим глазам, а без них се лицо наверняка утратит привлекательность. Она была уверена, что сейчас, как никогда, стала похожа на отца. Она боялась увидеть в зеркале его черты, его взгляд, линию рта. Хотя выражение его лица никогда не было тревожным, а у Ксении поселилась такая внутренняя тревога, которая не могла не отразиться на внешности. Андрей Александрович мог быть рассерженным, злым, в лучшем случае — безразличным. Чувство страха было ему не известно. А значит, Ксения могла не переживать — сходство остается таким, как раньше, ничуть не большим. Это немного успокоило ее. Ксения удивлялась, что в голову приходят мысли о том, как она выглядит. Наверное, из-за Гоши. Когда он смотрит на нее, она едва сдерживается, чтобы не накрыться с головой. Неужели он не понимает, что ей так неуютно под его пристальным взглядом и не нужны ей пока его посещения. Нет, он не догадывается, что в действительности творится у нее внутри. Он не может этого осознать, и хорошо, что так. Она никому не признается в том, какие демоны бушуют в ней: ни Гоше, ни этому доктору с его синющими глазами. Ксения боялась самой себя. Она снова ощущала, как внутри растет и крепнет какая-то не поддающаяся описанию сила. Она не способна созидать. Это разрушительная мощь, которая сметет на своем пути все, что будет мешать ей. Ксения не пыталась заглядывать вперед. Пока она ставила единственную задачу — вернуться к жизни, не к прежней — вообще. Нужно надеяться, что это возможно, иначе все теряет смысл. Ксения недоверчиво смотрела на что-то говорившего врача и понимала — он тоже ни в чем не уверен. Работа у него такая: ложь во спасение. Он не может знать, какой она стала. Ведь никому не дано прочувствовать то, что пришлось пережить ей. Даже врагу не пожелаешь…
Ксения не спрашивала, какая за окном погода, какое число — ее не интересовали такие обыденные вещи. Они больше не имели значения. Какая разница, если впереди тебя ждет такая безысходность и стыд. Она не интересовалась здоровьем матери, прекрасно понимая, что ничего хорошего и ободряющего в ответ не услышит. Ксения даже боялась, что Гоша или Любовь Ивановна заговорят с ней на эту тему. Они интуитивно чувствовали, что она не нуждается в информации, и всегда вели недолгие разговоры ни о чем. А время шло, и каждый день приближал выписку. Это становилось страшной пыткой: Ксении почти каждую ночь снилось, как она открывает дверь своей квартиры и ее сбивает с ног невероятно мощный поток крови. Он несет ее к балконной двери… Кровь повсюду, она стекает по лестничным пролетам, и отовсюду раздаются испуганные крики ничего не понимающих жильцов. И вдруг, в этом хаосе криков, она четко слышит насмешливый голос: «Это у Широковых. Семейка сумасшедших придурков. А ведь никогда бы и не подумали…» Сны принимали иной оборот. В них она уже не падала в бездну, а оказывалась перед жестокой реальностью. Ксения в ужасе просыпалась и потом долго лежала без сна, без мыслей. Время словно останавливалось, и наступающий день казался мрачным, убийственным оттого, что ей нужно было в нем существовать.
49 
