очень нудно 
128 
— Скажи мне, а ты ее любишь? Максвелл улыбнулся и покачал головой.
— Только как сестру, каковой она и является — хотя только в моем сердце. Мы с Джорджио знали ее всю жизнь. Меня зовут, между прочим, Марко, а не Максвелл. Мы, как вы понимаете, не были уверены, что Хервуд будет столь же откровенен с Марко, как с Максвеллом. В общем, Маргарита пришла к нам в табор прошлой весной с мукой в сердце и парой идей в своей хорошенькой головке. С тех пор мы с братом не покидали ее. Это самое меньшее, что мы можем сделать для нашей сестры. И для ее отца. Хотя Джорджио, по его словам, не слишком-то понравилось изображать из себя леди.
— Цыгане! — воскликнул, вновь вмешавшись в разговор, Дули, и перекрестился. — Что скажет Бриджет, узнав, что я якшаюсь с цыганами? Да она не выпустит меня из дому. Я не смогу даже сходить в паб на углу промочить горло. И она не разрешит мне подойти к тебе, Томми, и на десять футов за то, что ты вовлек меня в столь греховные дела!
Томас не обратил никакого внимания на слова Дули и, обняв Марко за плечи, зашагал по тропинке к ожидавшему их наемному экипажу.
— Нам нужно поговорить, Марко. Поговорить и прочесть признание Хервуда. А лотом мы вместе решим, что из него можно показать Маргарите.
«…Во всем виноват Вильям… Один только Вильям. Я и не подозревал, как страстно он желает ее… всегда желал… Это была не просто еще одна афера. На этот раз он задумал убийство. Вильям решил уничтожить Жоффрея.
Он втянул Жоффрея в сомнительное предприятие, а потом предложил ему выход из тупика, в котором тот по его вине оказался, пригласив участвовать в нашей сделке с французами. Нашей? Нет! Это был исключительно план Вильяма.
Это был план безумца, и с самого начала было ясно, что у него почти нет шансов на успех. Убить Питта? Какой в этом был смысл? Он и так уже, можно сказать, дышал на ладан. Хотя, к слову сказать, он прожил после этого достаточно долго, чтобы удержать империю на плаву. Но это, впрочем, не относится к делу. Вильям хотел убрать Жоффрея с дороги и завладеть Викторией. Он желал его смерти. И у нас не было другого выбора, как только помочь ему в этом, а потом держать язык за зубами. Сейчас я это пони маю. Как же ясно я сейчас понимаю это!
С Вильямом был только я, когда Жоффрей явился к нему со своими обвинениями. Я — не Стинки, не Перри, не этот дурак Артур. Их там не было. Они пришли, только когда все уже было кончено.
Жоффрей кричал, возмущался, говорил, что отправится к властям и выдаст нас, наше предательство. И что ему наплевать на собственную репутацию. Он всегда был парией, и на этот раз тоже снесет осуждение друзей, потерявших по его вине деньги. Для него, кричал он, это не имеет никакого значения. Никакого, пока он может смотреть в глаза своей Маргарите. Пока она его любит. Пока его любит Виктория.
До этой минуты Вильям сохранял спокойствие. Но тут он потерял голову. Он, вероятно, вообще не мог смириться с мыслью, что Виктория принадлежит другому. Я убежден, что его нынешняя страсть к Маргарите объясняется именно тем, что она дочь Виктории. К тому же он полагает, что Маргарита чиста. Невинна. Он собирается сделать ее своей королевой. Я так никогда и не сказал ему о той ночи во дворе у конюшен на Портмэн-сквер, когда они нырнули оба в кусты.
Я видел их еще несколько раз вместе — в саду у Салли Джерси, а потом в Воксволле. Я их видел, а они меня нет. Никто меня никогда не замечает. Вильям считает, что мое ничем не примечательное лицо — величайший дар небес. Итак, я не сказал Вильяму, что я видел. Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что его драгоценная Маргарита стала, скорее всего, любовницей Томаса Донована?
Уверен, он убил бы ее! Он убил бы их обоих! Хотя нет, он не стал бы убивать американца. Донован ему нужен. Но он хочет, чтобы я убил остальных.
Убийство. Всегда одно только убийство. А Вильям, как всегда при этом, в стороне.
Но это моя исповедь. Я порву с ними со всеми, как только Максвелл совершит с нею свой магический ритуал и я обрету бессмертие.» Щит непобедимости «, о котором я столько слышал, наконец-то будет моим! При этой мысли у меня кружится голова. Я не только обрету бессмертие, но и стану непобедим! Пусть тогда Вильям прибегает к своим угрозам. Они мне будут не страшны, поскольку власть окажется в моих руках. И я найду эту тетрадь, дневник Жоффрея, в котором он написал обо мне, Стинки, Перри и Артуре. Но не о Вильяме. Почему он не назвал Вильяма?
Вильям… У меня много грехов, о которых мне предстоит поведать на этих страницах, но этот грех самый ужасный. Воспоминание о нем мучает меня до сих пор и днем и ночью без перерыва. Грех убийства Жоффрея Бальфура.
128 
