17 
Для женщины Гален была довольно высокой. И Лукас сам не заметил, как принялся гадать, что она чувствовала в школе, когда была девочкой и вдруг переросла всех в классе. С тревогой и сочувствием он думал о том, что ей наверняка пришлось нелегко.
И все же она выжила и осталась такой, как есть — сияющим созданием из пламени и снега. Хрупкой, но стойкой. Целеустремленной. И в то же время способной уступить.
— Похоже, никакого интервью не состоится, — тихо обронила она. — Это верно?
Что будет, если он признается, что она угадала? Станет ли она возмущаться? Устраивать сцены? Нет, вряд ли. Скорее всего, она, молча, кивнет — снисходительно и величаво, как королева, увенчанная своей пламенной короной, — и с достоинством признает, что ничего не может с этим поделать.
— Неверно, — возразил Лукас. — Интервью состоится.
— Хотя на самом деле оно не предвиделось. — Она и не пыталась скрыть удивления.
— Да. Не предвиделось.
Так что же успело измениться за эти ночные часы? Впрочем, ей не составило большого труда догадаться. Наверняка кто-то из офицеров рассказал лейтенанту, кто она такая. А может, даже раздобыл пятничный выпуск «Горячих новостей».
— Но вам стало меня жалко. И вы решили сделать одолжение.
— Жалко? — в свою очередь, удивился Лукас. — Вовсе нет. Сделать вам одолжение? — Его осунувшееся лицо тронуло подобие улыбки. — Да никогда в жизни!
— Тогда почему?
Почему? Потому что было что-то удивительное в этом создании из света и синевы, в этой женщине, похоронившей мечту.
— Я обещал.
— Такие обещания нарушаются сплошь и рядом.
Да, это так. Она права. И Лукасу вдруг нестерпимо захотелось узнать: какое нарушенное обещание погребло под своими обломками ее жизнь?
— Значит, сегодня будет исключение из правил. Только сначала нам придется обсудить некоторые условия разговора, чтобы интервью не зашло в тупик.
Такая постановка вопроса была для Гален не в новинку. Она взяла не одну сотню подобных интервью, пока работала в «Судебных новостях». И адвокаты, и прокуроры, не говоря уж об офицерах полиции, всегда старались обезопасить себя определенными рамками.
И сейчас, как только Гален скажет «Конечно!», лейтенант Лукас Хантер перечислит свои требования. Они могут даже поспорить о некоторых пунктах, после чего придут к соглашению и можно будет пригласить сюда Поля… Но Гален вовсе не хотела, чтобы сюда вламывался Поль — во всяком случае, пока.
— Вас это не устраивает? — Лукас вопросительно посмотрел на Гален.
— Я просто подумала: может, мы лучше побеседуем вместо интервью? Если вы не против.
— Я согласен. И кстати, меня зовут Лукас Хантер.
— Знаю. То есть я не знала этого, когда пришла сюда в первый раз. Но теперь знаю.
— Вы не хотели бы снять пальто?.. — «И варежки…» Его голос звучал так мягко, словно Лукаса не смущала необходимость взять в руки эти «лохмотья» — словцо из статьи Розалин Сент-Джон, описывавшей ее внешний вид времен работы для «Судебных новостей». Нет, он по собственной воле предлагал ей снять пальто, как бы обещая обращаться с ним бережно, позаботиться о его сохранности. Более того, у Гален возникло чувство, будто Лукас готов также нежно позаботиться и о ней, если она это позволит. «Ах, лейтенант! Вас наверняка ждет отказ!..»
— Нет. Спасибо. Мне вполне удобно.
— Ну что ж, давайте присядем и поговорим.
Она послушалась, опустилась в кресло, превратившись в бесформенную груду искусственного мохера, и нервно сцепила на коленях руки в бирюзовых варежках.
Гален начала разговор не так, как принято у журналистов. Вместо вопроса неожиданно прозвучало утверждение, подкрепленное настойчивым, пристальным взглядом.
— У вас нет привычки давать интервью.
— Вы правы. Боюсь, для этого у меня слишком жесткий взгляд на то, что можно делать достоянием гласности, а что нет. Между правом на информацию и правом ее публиковать лежит чересчур глубокая пропасть.
— Чем это обусловлено?
— Соображениями повышенного риска. Например, принимая во внимание, что могут найтись подражатели, я просто вынужден просить вас не рассказывать, как легко любой проходимец может выдать себя за врача.
— По вашему выходит, что людям не нужно знать, как этот человек захватил восемь маленьких девочек, вооружившись ручной гранатой и прикинувшись врачом с помощью чужого стетоскопа, висевшего на шее?
17 
