70 
— Обязательно! — поддержала Беверли, доставая смертоносный пинцет. — А теперь сиди спокойно, не шевелись, сейчас мы с твоими бровками разберемся.
Либерти со страхом поняла, что отказываться поздно.
— Откинь голову назад и расслабься, — приободрила ее Беверли.
— А больно не будет?
— Немножко, может, и будет. — Беверли стала выщипывать волоски.
— Ой! — закричала Либерти, чуть не выпрыгнув из кресла. — Больно!
— А ты как думала? — небрежно отозвалась Беверли. — Красота требует жертв. Сама никогда не выщипывала?
— Нет, — скривилась Либерти.
— Оно и видно. У тебя тут прямо заросли.
— Ой!
— Можно было бы использовать воск, это не так больно, но у меня с собой ничего нет.
— Боль я могу терпеть, — проговорила Либерти, стиснув зубы, — если хорошо получится.
— Страдай, девочка. Можешь мне поверить, бразильская эпиляция намного хуже.
— А это что такое?
— Э, да ты, я вижу, совсем зеленая.
Либерти закрыла глаза и стала представлять себе возможный результат. Синди вечно роется в журналах мод и тычет ей в нос старые фотографии Мадонны и Дженнифер Лопес. Когда-то у обеих были очень густые брови, а теперь обе выглядят намного интереснее. Может, их успех связан с бровями?
Да, точно!
— Как, по-вашему, продвигаются съемки клипа? — спросила она, чтобы отвлечься от болезненной процедуры.
— Да грохоту больно много. К этому стилю надо привыкнуть.
— А вы с этим Джимми знакомы?
— Я их всех знаю, — ответила Беверли. — Чай, в одних клубах тусуемся.
— Интересно, наверное, все время со звездами?
— Да, Джимми крутой парень. Сейчас он на подъеме — если не профукает свой шанс.
— Мне его музыка нравится, а слова — нет. — Либерти вроде бы притерпелась к боли. — Я мистеру Доннелу так и сказала.
Беверли замерла.
— Ты так и сказала Деймону, что слова тебе не нравятся? — переспросила она изумленно.
— А что? — невинно спросила Либерти. — Не надо было?
Беверли рассмеялась и помотала головой.
— Мистеру Деймону никто не высказывает своего мнения. Он же царь и бог.
— Ну, — беспечно проговорила Либерти, — он меня сам спросил.
— Да?
— Я сказала, что музыка мне нравится, а стихи чересчур сексистские. Как и клип. Надо было такое придумать, чтобы девушки трясли перед камерой телесами? Как это понимать?
— Именно этого хочет публика, — заметила Беверли. — После таких откровенных клипов диски на «ура» расходятся.
— Тем хуже!
Беверли продолжила колдовать над бровями.
— А ты чем хочешь народ удивить?
— Я исполняю свои песни. Ну, как…
— Как кто? Дайана Кролл?
— Нет, она джаз поет. И вообще, я не люблю аналогий. У меня мама была певица, — грустно добавила она, припомнив старые времена, когда Дайан еще выступала. — Я, можно сказать, выросла среди музыкантов. Я была помешана на Шаде.
— А-а, «Ловелас» — это классика, — согласилась Беверли. — Ты тоже в таком ключе?
— И да, и нет. Надеюсь все же, что я никого не повторяю. Я Деймону сказала… Я могу называть его Деймоном?
— Не знаю, — ухмыльнулась Беверли. — Сама-то как считаешь? Можешь?
— А почему нет?
— Долго ты с ним разговаривала?
— Достаточно долго, чтобы он успел дать мне визитку и предложил привезти ему кассету с записью.
— Ты там поосторожнее, — предостерегла Беверли. — У них у всех одно на уме. Известно что. Пусть он царь и бог, но в глубине души такой же кобель, как все мужики.
— Это я понимаю, — сказала Либерти. — Но он ведь женат, кажется?
— Да, женат. Женатее не бывает. А его старая карга… Не советую тебе с ней связываться! Ни в коем случае!
— Не собираюсь.
— Ташмир — настоящая хищница, — предупредила Беверли. — Если она тебя застукает со своим мужиком, то вышибет из тебя душу восьмисотдолларовыми шпильками. Я серьезно говорю!
Сразу как объявили перерыв, Синди подхватила подругу под руку и потащила к столу с закусками.
— Умираю с голоду, — пожаловалась она и набила рот чипсами, запивая кока-колой из банки. — У меня от этих танцев уже ноги подкашиваются.
— У тебя отлично получается, — похвалила Либерти. — Смотришься намного лучше остальных. Из всех них ты самая соблазнительная.
— А большая у меня задница? — спросила Синди, продолжая налегать на чипсы. — Огромная? Или ничего?
70 
