18 
– Ну что? Ты с ним переспала?
Аня сардонически усмехнулась. Для подруги весь смысл жизни именно в этом и заключался. Но пришлось ее разочаровать:
– Нет, я ему не понравилась.
– Почему? Ты таблетку ему подбросила?
– Нет. Не захотела. Зачем навязываться мужчине, которому ты противна?
Светлана поразилась.
– Противна? Он что, голубой?
Аня брезгливо передернула плечами.
– Не думаю. Он просто сказал кому-то по телефону, что не собирается насиловать малолеток. С такой брезгливостью, будто я протухшая камбала.
Светлана насторожилась.
– А почему ты решила, что речь идет о тебе?
– Да это и кролик бы понял. Собеседник Вячеслава явно знал, что я у него, и спрашивал, что мы с ним делаем.
Подружка озаренно посмотрела на Аню и схватила ее за руку.
– Анька, а ты сказала ему, сколько тебе лет?
– Нет, а зачем?
– Да затем, что тебе без макияжа больше тринадцати никто не даст! Ведь говорила я тебе – накрасься! Вот ведь упрямая! Давай одевайся!
Аня попыталась сопротивляться, не понимая, зачем одеваться в такую рань – до автобуса еще целых три часа. Но, подчиняясь напору подруги, накинула шубку и вышла на улицу. Светлана решительно направилась к соседнему подъезду. Аня ухватила ее за рукав и в ужасе выпалила:
– Ты куда?
– Да к этому твоему идиоту! Он наверняка решил, что ты в самом деле малолетка! Но это же глупость и ему надо всё объяснить!
– Не хочу я ему ничего объяснять! – Аня была близка к панике, не зная, как остановить непробиваемую подружку.
Та согласилась:
– Конечно, ты и не будешь ничего говорить. Я сама ему всё скажу! Сколько можно дурью маяться? По крайней мере, всё станет ясно! – И чуть помедлила, высматривая, здесь ли машина Вячеслава. Заметив, что та стоит на стоянке, довольно воскликнула: – Ага! Он дома! Пошли!
Но не успела сделать и двух шагов, как дверь соседнего подъезда открылась, и вышел сам Вячеслав со сногсшибательной сексапильной красоткой, висевшей у него на руке, как куль пшеницы.
Ослепленный сверкающим снегом и солнцем, он надел темные очки и, не глядя по сторонам, быстро пошел вперед. Его спутница, каблуки которой скользили по льду, как-то неприлично прижалась к нему, одной рукой ухватясь за его пояс, а другую засунув ему под куртку. В таком борцовском захвате они дошли до машины и уехали.
Аня потрясенно смотрела им вслед. Под лопаткой что-то остро закололо, и она подергала плечом, пытаясь избавиться от этой боли. Но та не проходила, лишь из остро-колющей перешла в нудно-тупую.
Светлана брезгливо потрясла головой.
– Ну это ж надо! Так откровенно на мужиков даже я не вешаюсь! И он тоже хорош – ничего не скрывает. Сплошной ля мур.
Аня с нескрываемым сарказмом остановила возмущение подружки:
– Ну что, у тебя еще не пропало желание рассказывать обо мне всю подноготную? Заметила, какая рядом с ним красотка? И они явно не стихи вместе читали.
Подружка с прищуром посмотрела на нее, чуть склонив голову.
– Ну что, излечилась, наконец, от своего неземного чувства?
Кивнув головой, Аня с горечью посмотрела на пустые окна Вячеслава. В них не отражалось ничего, даже небо. Вернувшись в Анину квартиру, подруги включили отремонтированный Вячеславом чайник и, замолчав, присели у окна на кухне.
Печаль витала в воздухе, но никто из них не решался прервать молчание. От них уходил целый пласт надежд, мечтаний и любви. Ане было горько, а Светлане – грустно. В ее душе впервые в жизни зрела досада на саму себя. И зачем только она вмешивалась? Горечь подруги ощущалась так явственно, что хотелось плакать.
Но вот время истекло и они принялись прощаться. Ане надо было спешить на автобус, чтобы ехать в Ивановку к родителям, а Светлана собиралась на новогодний бал в городской дворец молодежи. Поздравили друг друга с наступающим, пожелали счастья в новом году и разбежались.
Автобус медленно ехал по дороге, высвечивая фарами снежные поля вдоль трассы. Ивановка была конечным пунктом, и в салоне остались только односельчане, главным образом такие же студенты, как она. Казалось, никто никуда не торопится. Аню уже старательно повыспросили о житье-бытье все, кто тут был, и она с трудом притворялась приветливой, как обычно. Ей хотелось забиться в темную норку и повыть от огорчения и тоски, но приходилось улыбаться, не дав никому заподозрить о мучительной боли, терзавшей всё ее существо.
Почему так больно расставаться с иллюзиями? Голова в огне, будто она серьезно больна. И виноват в этом, конечно, не Вячеслав, а она сама, водрузив его на пьедестал. А он просто такой же, как все.
18 
