Последние отзывы

  39  

— Трудно объяснить по телефону, Матье. Ты можешь сюда приехать?

— Приехать куда? В какой ты больнице?

— Я не в больнице, и Джеймс тоже. Мы у него дома. Нам нужна… помощь.

Глаза у меня сузились; я не понимал, что он несет.

— Джеймс мертв, и ты — у него дома? — спросил я. — Ты вызвал врача или хотя бы полицию? Может, он еще не умер. Может, он просто…

— Матье, он умер. Поверь мне. Ты должен приехать. Пожалуйста. Я не прошу о многом, но…

Он принялся бормотать о том, как давно мы друг друга знаем, как много я для него значу, — какую–то чепуху, вроде той, что начинает нести мужчина, когда собирается сделать предложение любимой девушке, или напивается, или понимает, что обанкротился. Я отвел трубку от уха и потянулся к будильнику: на часах было 03.18. Вздохнул и помотал головой, пытаясь стряхнуть остатки сна, провел рукой по волосам, облизал пересохшие губы. Во рту было сухо, а кровать выглядела такой теплой, так манила меня. П.У. продолжал что–то говорить, и мне уже начало казаться, что он никогда не замолчит, поэтому я оборвал его.

— Буду через полчаса, — сказал я. — И ради всего святого, ничего не предпринимай, пока я не приеду, хорошо?

— О, слава богу. Спасибо, Матье. Я не знаю, что бы я без тебя…

Я повесил трубку.

Я познакомился с Джеймсом Хокнеллом пару лет назад, на приеме в лондонской Ратуше. Мы чествовали одного почтенного человека: он сделал карьеру в газетном бизнесе, а теперь сколотил небольшое состояние на своей автобиографии — главным образом, потому, что он в ней намекал на отношения между известными политиками последних сорока лет и близкими родственницами теперешней королевы, отчасти пикантные, отчасти не очень. Как и многие люди, сведущие в законах о клевете, он старательно избегал говорить прямо там, где хватило бы инсинуации, и никогда не ссылался на конкретный источник, а использовал проверенную временем формулировку «друзья… рассказали мне…» Я сидел за столом с министром иностранных дел и его женой, с молодой актрисой, недавно номинированной на «Оскара», ее немолодым бойфрендом — известной фигурой в мире скачек, парой молодых аристократов, беседовавших о наркотической зависимости одной супермодели, и моим тогдашним деловым партнером, чью фамилию я совершенно забыл, помню лишь, что у него были короткие темные волосы и полные губы, а имя выдавало в нем породу.

Я заказывал в баре напитки и тут впервые увидел Джеймса. Он недавно разменял пятый десяток и редактировал один таблоид, за несколько лет до этого уйдя с поста замредактора солидного издания. С тех пор, как он возглавил эту желтую газетенку, тираж ее уменьшился — главным образом, из–за его решения резко сократить количество обнаженных грудей на страницах; у него был вид человека, подозревающего, что все присутствующие вступили против него в заговор, хотя на самом деле они просто игнорировали его, позволяя ему мирно напиваться. Хоть я никогда прежде с ним не общался, подойдя к нему, я сказал, что его работа в «Таймс» — особенно по освещению политического скандала, разразившегося в конце восьмидесятых, — была великолепна. Я упомянул статью о де Клерке^[39], которую он когда–то написал для «Ньюсуик»: она произвела на меня большое впечатление тем, что, хотя в ней и выносилось порицание, автор не принимал ни одну из сторон — редкий дар для политического комментатора. Казалось, ему приятно, что я так хорошо знаю его работу, и он рад об этом поговорить.

— А что вы скажете о нынешних временах? — Слегка нахмурившись, он приняв у меня стаканчик бренди. — Вам ведь кажется, что сейчас я занимаюсь ерундой, не так ли?

Я пожал плечами.

— Уверен, то, что вы делаете, — замечательно, — ответил я — возможно, чересчур покровительственно. — Но у меня не хватает времени читать газеты. Иначе я бы лучше разбирался в нынешних творениях, полагаю.

— Вот как? — спросил он. — А чем же вы занимаетесь?

Я задумался. Сложный вопрос. В то время я ничем особенно не занимался. Просто расслаблялся. Наслаждался жизнью. Неплохой способ провести десяток–другой лет.

— Я — один из праздных богачей, — ответил я с улыбкой. — Вы таких, должно быть, презираете.

— Вовсе нет. Добрую половину жизни я мечтал присоединиться к этому классу.

— Удалось?

— Не слишком.

Он открыл рот и широко обвел рукой людей, бродящих по залу, расточая смачные воздушные поцелуи и рукопожатия, — они сочились богатством и респектабельностью из всех отверстий тела и жухлых пор. Огромные груди, крошечные бриллианты, пожилые мужчины, молодые женщины. Невероятное количество смокингов и маленьких черных платьев. Я прищурился, и комната показалась мне скоплением черных и белых точек, они притягивали и отталкивали друг от друга с пугающей скоростью; мне пришли в голову кадры из старых фильмов Чарли. Джеймс, похоже, намеревался изречь что–то значимое об остальных гостях, les mots justes ^[40], которые должны были выразить все, что он думает об этом нелепом сборище, о полной пустоте этих людей, однако уместная фраза ему не далась, и он в итоге сдался и просто покачал головой.

  39