Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
79 
Пока тележка ехала сквозь толпу, люди бесновались, требуя крови своего бывшего героя, который сидел спереди повозки и орал на них, как безумец; лицо его было разворочено пулей. Он цеплялся за борта и метался из стороны в сторону, как дикое животное, визжа так, что глаза у него вылезали из орбит. Вокруг него произрастали семена, что он посеял. В воздухе витала жажда крови, которой он заразил Францию. Позади него, с отвращением глядя на людей, во имя которых он стал революционером, мужественно сидел мой племянник Том. Тереза рыдала; я испугался, что она родит прямо сейчас. Я пытался убедить ее уйти, но она отказалась. Что–то заставляло ее дожидаться конца, увидеть естественный финал, и никакие мои доводы не могли поколебать ее решимости.
Робеспьер взошел на эшафот первым; когда он дошагал до помоста, самодельный жгут, которым ему подвязали челюсть, был сорван, и его пришлось силой тащить на плаху. Его крики и визг становились все более бессвязными, пока их не пресекла гильотина. Том же, напротив, оттолкнув своих стражей, сам положил голову на плаху, и через секунду она оказалась в корзине рядом с головой Робеспьера.
Площадь ликовала: казнили бывшего вождя, — и практически никто не обратил внимания на судьбу Тома, кроме Терезы и меня. Сердца наши сжались, когда скатилась его голова. Париж провонял кровью. Мне казалось, что даже Сена стала красной от внутренностей так называемых граждан. Мы с Терезой отплыли в Англию раньше, чем остыло тело моего племянника, — прочь от Революции, прочь от города смерти, оставив там нашего падшего, кровожадного мальчика.
Глава 15
ИЮЛЬ 1999 ГОДА
Это был мой первый визит на площадку, где снималась мыльная опера Томми, и меры безопасности, с которыми я столкнулся, когда подошел ко входу, показались мне совершенно нелепыми. Я пришел на студию пешком; сперва мое имя охранник проверил по списку. Оглядел меня с головы до ног с почти откровенным презрением и только затем, фыркнув, признал, что меня действительно ждут. Когда я подошел к приемной, меня проверили на детекторе металла, чтобы убедится, что у меня нет с собой звукозаписывающего и фотографического оборудования или, может быть, пулеметов. Затем пришлось подписать заявление насчет того же самого и пообещать, что за пределами площадки я не скажу ни слова о том, что увижу на съемках. Подпиской о неразглашении мне не дозволялось извлекать финансовую прибыль из любого аспекта телевизионного бизнеса, к которому я могу получить доступ, или даже говорить об этом с кем бы то ни было. Я задумался, почему подобных запретов не существует на нашей телестанции, и только потом понял: они нелепы и на деле только ублажают эго актеров.
— Ради всего святого, — сказал я молодому скучающему охраннику, который объяснял мне все эти правила. — Неужели я похож на человека, который будет продавать ваши смехотворные секреты таблоидам? Я похож на такого человека? Да я не знаю даже, как называется ваш сериал.
— Вообще–то, я понятия не имею, как выглядят такие люди, — мрачно ответил он, не глядя на меня и продолжая что–то писать. — Я знаю одно — у меня есть работа и я ее выполняю. Что у вас тут за дело? Вы на прослушивание?
— Нет, — ответил я, оскорбленный таким предположением.
— Просто я слышал, они ищут нового ухажера для Мэгги.
— Ну это уж точно не я.
— Я сам подумывал сходить, но мой агент сказал, что меня перестанут брать на роли помоложе, если я стану известен, сыграв человека средних лет.
— Логично, — сказал я. Здесь даже у охранников есть агенты. — Но я не на прослушивание, спасибо вам большое. И я — не средних лет. Меня сюда пригласил племянник, чтобы посмотреть на съемки. Он считает, что это расширит мой опыт, в чем я лично сомневаюсь. Поскольку он не так узок, как может показаться.
— А кто ваш племянник? — спросил он, возвращая мне часы и ключи, которые пришлось снять, чтобы пройти через металлоискатель.
— Один из актеров, — быстро сказал я. — Томми Дюмарке. Спасибо. — Я застегнул часы на запястье.
— Вы — дядя Томми? — спросил охранник, расплываясь в широкой улыбке и отходя, чтобы оглядеть меня с ног до головы, без сомнения — в поисках фамильного сходства. Вряд ли ему удалось таковое обнаружить: всякое сходство между мной и Томасами размылось много поколений назад. Каждый следующий Том куда привлекательнее, чем я мог даже мечтать, хотя ни один не сравнится со мной по части физической прочности. — Вот так сюрприз, мистер… — он заглянул в свои записи, — Зейл.
79 
