31 
— Почему ты боишься, когда я тебя трогаю? Вообще-то она собиралась не смотреть на него, но синие глаза определенно обладали мощным магнетизмом.
— Потому что мне не нравится, когда ты ко мне прикасаешься. Не нравится! Но я постараюсь привыкнуть.
— О, как это великодушно!
— Все, чем могу...
— Знаешь ли, Гвен, принято, чтобы жених целовал невесту...
Он смотрел на ее полуоткрытые розовые губы так красноречиво, что Гвен даже всхлипнула от сознания собственного бессилия перед мрачным обаянием этого прохвоста.
— Если ты собираешься поцеловать меня...
Родриго вдруг и сам понял, что собирается, причем очень давно. Практически, с момента их знакомства. Эта мысль поразила его, но он тут же улыбнулся. Теперь у него есть законный формальный повод.
— Так вот, если ты собираешься это сделать...
— Гвен, ты собираешься мне это запретить?
Его голос звучал так чарующе, что девушка запнулась на мгновение, потом перевела на него сердитые карие глаза и растерянно сказала:
— Ну вот, ты меня перебил. Теперь я забыла, что хотела сказать до этого.
— Ну и не говори ничего.
С этими словами он взял ее лицо обеими ладонями и привлек к себе.
Нервная система Гвен — или то, что от нее осталось — обрушилась, и мир вокруг потерял всякое значение. Оставался только запах мужчины, прикосновение сильных рук, близость его сильного тела... Оставалось только возбуждение, гонявшее кровь по телу с бешеной скоростью, оставались только вялые и беспомощные мышцы, с таким удовольствием растаявшие при первом же прикосновении мужчины...
Гвен Ричвуд губила свою гордость, и ей это очень нравилось.
Здравый смысл, лучший друг девушек, жалобно пискнул что-то у нее в голове, и она вскинула глаза в тщетной надежде дать решительный отпор насильнику, но наткнулась на взгляд синих, загадочно поблескивающих очей Родриго, — и утонула в этом взгляде.
Здравый смысл, строго предупредил, что если она позволит сейчас поцеловать себя, он решит, что ей это нравится.
Лицо Родриго было близко, так немыслимо близко, что становилось страшно и весело... Смуглая кожа, высокие скулы... темные брови... глаза эти синие... в них смех и что-то еще, то самое, из-за чего ей совершенно не хочется вырываться и изображать из себя леди Годиву, широко известную своей добродетелью...
Его губы нежно коснулись уголка ее рта... Пожалуй, это еще не поцелуй, решила для себя Гвен.
Родриго коснулся другого уголка ее губ и тихо промурлыкал:
— О человеке много можно сказать по тому, как он целуется...
— О, я никогда не думала о поцелуе с научной точки зрения...
— Поцелуй — это реакция. Вначале организма, потом разума...
— Я знаю...
Голос прервался, когда сильные пальцы стали нежно поглаживать ее горло. Здравый смысл сообщил, что он умывает руки. Гвен собрала остатки мужества и призвала на помощь иронию.
— Вообще-то ты прав. Весьма предусмотрительно с твоей стороны. Было бы рискованно поцеловаться первый раз у алтаря, при всех.
— Я об этом не думал.
— Разве? А зря, такие вещи надо продумывать заранее. Вдруг бы я от неожиданности оказала сопротивление... Вот был бы конфуз!
Родриго слегка нахмурился. А потом решительно поцеловал ее по-настоящему.
Она ждала этого, и все-таки оказалась совершенно не готова. Слишком сильные ощущения, слишком бурное возбуждение, слишком, слишком, слишком... Слишком хорошо.
Родриго отпустил ее довольно быстро, и Гвен откинулась на спинку сиденья, пряча смущение.
— Что ж, должна признать, это было неплохо.
— Неплохо было в первый раз, дальше будет гораздо лучше...
С этими словами он просто сгреб ее в охапку и начал целовать снова.
Теперь это было совершенно по-другому. Ничего общего с тем нежным, осторожным, пробным поцелуем.
Этот поцелуй дарил страсть, был бесстыдным и горячим, будил желания такой силы и смелости, что Гвен глухо простонала и обвила шею Родриго руками.
Их языки свились в яростной борьбе, а тела, словно вплавились друг в друга. Трудно сказать, что чувствовал мужчина, но Гвен с ужасом и восторгом ощущала, как огненная буря зарождается где-то внутри, спадает с души вся шелуха условностей, иронии, запретов, воздержания, ложной стыдливости, истинного ханжества, недоверия, презрения... глупости! Остается же чистая незамутненная страсть, истинное удовольствие, несравнимое ни с чем на свете.
31 
