очень нудно 
38 
На совещании в штабе перед боем, поставив задачу каждому, Ковпак сказал в заключение:
— Хлопцы, держаться хоть зубами, но — ни с места! Без команды — стой насмерть… Приказ будет вовремя, не сомневайтесь. Какой — обстановка покажет. Коли прижмет до крайности, подмогу подброшу.
Встретив недоуменные взгляды, дескать, о какой подмоге речь, искренне сознался:
— Да вы и сами поняли все, по глазам вижу. Подмога — это просто мы сами. Мы и ударные, мы и резерв. Больше неоткуда. Держаться будем, вот и вся наша подлюга. А что, не так?
Такого еще не выпадало ковпаковцам, как в этот раз. Тридцатипятиградусный мороз. Громадные снега. Карателей на том снегу черным-черно — до полутора тысяч солдат с минометами и артиллерией. Берут в кольцо. Но у партизанских рот явное преимущество в боевой позиции. Они в укрытиях, и гитлеровцы их не могут видеть. В этом преимущество Ковпака и, наоборот, слабость карателей, бредущих по снежной целине, как черные мишени на огромной белой ладони. Они — в прицелах партизанских винтовок и пулеметов. Веселое зловеще, не по названию, молчит. Фашисты еще далековато, надо выждать, пусть приблизятся. Таков приказ Ковпака. Но вот уже до вражеских цепей рукой подать и вступает в силу ковпаковский приказ:
— Огонь!
Потери карателей были огромны. Даже легко раненых лютый мороз убивал на открытой всем ветрам целине за несколько минут. Зачернел снег темными недвижными фигурами.
И все-таки они лезли, лезли, загибая свои фланги, чтобы полностью окружить село. В бой вступили все партизанские группы, кроме засады. Особенно тяжело пришлось Павловскому, у которого было всего тридцать бойцов. Хутор мадьяры атаковали с особым ожесточением: он мешал им замкнуть кольцо. Хутор горел, но партизаны отбивались и в огне. Сам Павловский был дважды ранен, но продолжал командовать.
Руднев был, казалось, вездесущ. Каким-то особым чутьем комиссар угадывал, где сейчас жарче, труднее всего, и спешил туда. Удивительная душа его, прекрасное сердце солдата и коммуниста именно в этом бою раскрылись перед каждым ковпаковцем до предела, если только существовал этот предел вообще.
В два часа дня противник бросил в бой резервы — до 500 человек. Вернее, попытался бросить. Мадьярские солдаты не успели даже слезть с саней, как попали под фланговый минометный и пулеметный огонь засады Кочемазова.
Этот неожиданный удар и решил исход боя. Все так и случилось, как наметили Ковпак, Руднев и Базыма. В панике приняв засаду за… советский парашютный десант, каратели отступили, оставив на снегу сотни раненых и замерзших.
В веселовском бою Ковпак успешно применил тактическую хитрость. Он поставил минометы и станковые пулеметы на сани, которые множество раз переезжали с места на место. Тем самым у врага создалась иллюзия, что партизаны обладают большим количеством тяжелого оружия, чем его было на самом деле.
А ранним утром следующего дня подоспела вражеская авиация. Немецкие летчики успешно бомбили вошедшую в село… венгерскую часть!
Партизаны потеряли убитыми одиннадцать человек. Раненых было много больше. Среди них и Семен Васильевич. Рана комиссара была ужасающей — в лицо, к тому же он потерял много крови. Врач Дина Маевская прямо сказала Ковпаку:
— В моей практике такого ранения не встречалось. Пуля прошла через щеки, между верхней и нижней челюстями, зацепила язык. Как помочь раненому в таких условиях без инструментов, не знаю. Одна надежда — на здоровый организм Семена Васильевича…
Ковпак тоже надеялся на железный организм комиссара, но уповать только на него не стал и принял свои меры. Он уже разведал, что неподалеку от села Бруски, куда ушел отряд из Веселого, в Хуторе Михайловском, по слухам, живет опытный старый хирург и хороший человек Григорий Иванович Самохвалов. В Хутор Михайловский отправляется Павел Степанович Пятышкин, ночью разыскивает дом Самохвалова, кое-как разъясняет поднятому с постели врачу, в чем дело, и доставляет его в отряд. Самохвалов сделал все, что надо, назначил курс лечения и к утру был благополучно возвращен домой.
Но Ковпак и на этом не успокоился. Уж он-то, старый солдат, понимал, как важен, кроме лечения, для тяжело раненного еще и уход, какое значение может иметь присутствие возле его постели близкого, родного человека. Сидору Артемьевичу было известно, что в селе Моисеевка, по соседству с Брусками, скрываются от немцев жена Руднева Домникия Даниловна и сын — семилетний Юрик. И вот уже мчат в Моисеевку сани, в них один из самых храбрых разведчиков отряда, лейтенант Федор Горкунов, Радик Руднев и два пулеметчика… Так в отряде собралась вся семья комиссара.
38 
