5 
Целый год она мечтала ощутить хоть что-то еще, кроме одиночества. А сейчас ей чуть ли не захотелось вернуть прежнее безразличие, снова превратиться в жука за надежной, защищающей от всего мира стеклянной стеной. Но стены из стекла треснули и рассыпались – и вот она стоит, открытая всем стихиям, одинокая, уязвимая. В сердце поселилась смутная тоска по человеку, которого она когда-то любила, по тем временам, когда была совсем юной и верила, что может получить все радости жизни.
Интересно, каким он стал. Она знала, что его жена умерла. Наверное, он придет на похороны Хейзл. А что, если…
Вспыхнув, Фэнси отмахнулась от своих смехотворных фантазий. Нельзя же, в самом деле, придавать такое идиотское значение своей реакции на его голос!
Она отправится на похороны матери, приберет в доме, наймет агента по продаже недвижимости и уедет. Близится показ новой коллекции, и она может пробыть в Парди максимум два дня. А Джима постарается избегать – так же, как делала это последние десять лет, когда приезжала к матери.
Если не считать того первого приезда. Она хотела выяснить, любит ли он ее по-прежнему, а Джим, едва заслышав, что Фэнси в городе, сбежал и женился на Нотти.
Тени от сосен позади виллы стали гуще. Легкий бриз постепенно развеял дневную духоту. Она вдохнула насыщенный влагой ароматный воздух, ощутила на ладони первую прохладную каплю и на щеке вторую…
Волны мягко вынесли на песок небольшую, разбухшую от воды дощечку. Фэнси вдруг показалась самой себе таким же обломком дерева, который стихии долго носили по волнам жизни, кружили в водоворотах – а потом выбросили на берег и оставили в одиночестве.
Два черноволосых мальчугана на соседней вилле играли с крошечным пуделем. Они швыряли ему палку и по-французски приказывали принести ее назад. В ответ на все их крики щенок лишь вилял хвостом. Затем на террасу вышла мать, и оба малыша вместе с пуделем ринулись наперегонки в ее объятия. Через секунду к этой веселой компании присоединилась седоволосая женщина, вся в бриллиантах. Фэнси не отрывала глаз от этой трогательной сцены, малыши что-то без устали тараторили, щенок заливисто лаял, женщины смеялись. Потом дети принялись выворачивать карманы – видимо, чтобы продемонстрировать найденные на пляже сокровища, – и песок разлетелся по всей террасе. Мать и бабушка хвалили находки, особенно восторгаясь сломанным бумерангом:
– Regardez! C'est merveilleux![2]
Фэнси сразу вспомнила свою маму. Как же она просила Фэнси не загружать себя до такой степени работой, устроить свою личную жизнь, подарить ей внуков! Она любила детей. Неугомонные близнецы Джима чуть ли не каждую неделю прибегали к ней повозиться с ее золотистым лабрадором.
Осиротевшие после смерти матери сыновья Джима.
У Фэнси как-то странно екнуло сердце.
Ведь они запросто могли быть ее детьми.
Она тут же выбросила из головы эти дурацкие материнские затеи. Она ничего не знает о воспитании детей. И знать не хочет.
Усилием воли Фэнси заставила себя наконец вернуться к съемкам. Ален метался взад-вперед по пляжу, орал на девушек, позирующих теперь в коротких белых шелковых платьицах, а заодно орал и на Клода, чтобы тот не путался у него под ногами. Бросившись на песок, Ален театральным жестом поманил пальцем моделей и заставил их встать над ним полукругом. Камера бесстыдно щелкнула, выхватив по большей части не платья, а голые ноги и бедра.
Фэнси вовсе не нужны были такие снимки.
Клод от ярости подпрыгивал, и его оранжево-красная шевелюра моталась при этом из стороны в сторону наподобие помпона.
Фэнси понимала, что обязана успокоить Клода и приструнить Алена. Прежняя, уверенная в себе, непоколебимая Фэнси сейчас ринулась бы на пляж и напомнила Алену, что она платит ему сумасшедшие гонорары за фотографии, которые можно будет поместить в журналах мод, а не в «Плейбое». Но новая, уязвимая Фэнси была сейчас слишком поглощена собственными переживаниями и странными фантазиями, чтобы поднимать шум из-за работы.
Краешком глаза Фэнси заметила, как мать и бабушка с соседней виллы унесли малышей в дом.
Она чувствовала себя опустошенной и разбитой. Прошло еще несколько секунд – и вот Фэнси, до сегодняшнего дня гордившаяся тем, что почти никогда в жизни не плакала, из-за слез не могла разглядеть ни яркого пятна шевелюры Клода, ни черной фигуры Алена, ни даже белоснежных платьев на длинноногих девушках.
5 
