— Спасибо, дядя Ли. — Я снова пожал руку пожарнику. — Спасибо, что все мне рассказали. Теперь я хотя бы знаю, что с ним случилось.
Дядя Ли проводил меня до мотоцикла.
— Я в ближайшие дни встречаюсь с твоим отцом. Кто знает, вдруг ты поможешь ему выкарабкаться.
— Да, — ответил я. — Может быть.
Две недели спустя я сел в автобус, который отвез меня в один не самый благополучный район Сан-Франциско. Целый час я прождал отца на автобусной станции. Потом заметил неподалеку маленький бар. Решил рискнуть, зашел внутрь и увидел отца, лежащего лицом на столе. Я начал оглядываться в поисках помощи, но посетители бара равнодушно проходили мимо или, как ни в чем не бывало, продолжали пить свое пиво, будто лежащий на столе человек был для них обычным явлением.
Я положил руку на плечо супергерою моего детства и осторожно встряхнул его. Отец закашлялся и вроде как очнулся. От него ужасно пахло, так что мне пришлось задержать дыхание, пока я выводил его из бара. На улице ему явно полегчало, во всяком случае, взгляд стал более осмысленным. Отец выглядел хуже, чем я мог себе представить, поэтому я старался не смотреть на его лицо. Я хотел вспомнить папу таким, каким он был когда-то, — сильным, высоким, широкоплечим пожарником, который широко улыбался, сверкая зубами, и готов был рисковать жизнью ради спасения из огня напарника или ребенка.
Мы с отцом прошли несколько кварталов, не сказав друг другу ни слова. У меня хватило ума не расспрашивать его насчет алкоголизма и того, как он живет. Но слова дяди Ли о том, что я могу помочь отцу, не давали мне покоя. В конце концов я не выдержал, остановил отца и спросил его напрямую:
— Что случилось?
Он закашлялся и полез в карман за сигаретой. Потом трясущимися руками попытался зажечь ее, и ему даже удалось, правда, не с первой попытки.
— Тебе лучше забыть обо всем. Забыть про мать, про дом, про… про все забыть. Как будто этого никогда не было… — Он жадно затянулся. Я попытался заглянуть ему в глаза, но он щурился и смотрел в сторону. — Это все твоя мать. Она сумасшедшая… Постарайся забыть, — приказал он и махнул рукой, словно в последний раз прятал под ковер наш семейный секрет.
— Нет, папа, я не про то говорю! Я за тебя беспокоюсь!
Я задрожал и закрыл глаза, пытаясь справиться с накатившими чувствами. Мне хотелось крикнуть отцу, что мне за него страшно, но не хватало смелости. Я все не мог решить, как лучше поступить. Конечно, отец должен сам решать, что делать со своей жизнью, раньше никто и не думал оспаривать его авторитет. Но сейчас он выглядел как ходячий мертвец. Руки постоянно дрожали, а веки набухли так, что он их едва поднимал. Я чувствовал себя неловко. Мне не хотелось злить отца, но дальше молчать я не мог. «Почему ты бросил меня? Почему не позвонил ни разу? Почему не мог быть обычным папой, ходить на работу, играть со мной в футбол и ездить на рыбалку? Почему не мог быть нормальным?» — кричал я про себя. Но вместо того чтобы озвучить свои мысли, я глубоко вдохнул и открыл глаза:
— Мне очень жаль. Просто ты мой отец… и я люблю тебя.
Папа докурил сигарету и отвернулся. Он слышал меня, но ему не хватало духу ответить. Алкоголизм и разбитая семейная жизнь лишили его возможности что-то чувствовать. В тот момент я понял, что отец умер. Действительно умер. Мы пошли дальше, глядя себе под ноги и изо всех сил стараясь не смотреть друг на друга.
Несколько часов спустя отец провожал меня на станцию. Когда автобус подъехал, папа отвел меня в сторону.
— Хочу кое-что тебе показать, — с затаенной гордостью сообщил он. И вытащил из кармана кожаное удостоверение пожарника с фирменным жетоном. — На, держи, — сказал он и осторожно вложил удостоверение мне в руку.
— R-1522, — громко прочитал я; буква «R» означала, что папа действительно ушел на пенсию, то есть его не уволили, чего я, если честно, боялся. А номер он получил, когда в первый раз пришел в пожарную службу.
— Это все, что у меня есть. Единственная вещь в жизни, которую я не испортил. И вот это у меня никто забрать не может, — твердо произнес он, указывая пальцем на жетон. — Когда-нибудь ты поймешь.
Я кивнул. Я уже понял. И всегда понимал. В прошлом я нередко воображал, как отец в темно-синей форме пожарника поднимается на сцену, где ему вручают медаль за храбрость, а мы — его счастливая семья — сидим в зале и радостно аплодируем. Я был уверен, что когда-нибудь обязательно наступит такой день.