очень нудно 
59 
— Я знаю, где он все прячет! — подвернулся под руку Пабло.
— Показывай.
Тереса побледнела. Она уже предвидела все далеко идущие последствия происшедшего, но ничего поделать не могла. Ведомый услужливым Пабло и сопровождаемый дочерью и в качестве независимого и неподкупного свидетеля падре Теодоро, сеньор Хуан проследовал к дому садовника, дождался, когда Пабло залезет на крышу, сунет руку под карниз и гордо продемонстрирует обитый тисненой кожей плоский ящичек.
— А что я говорил?!
Сеньор Эсперанса медленно повернулся к дочери.
— Вот они, плоды просвещения, Тереса, не так ли?
Тереса стояла, опустив голову и заливаясь краской гнева и стыда.
— А вы, падре, — усмехнулся старый сеньор, — могли бы и почаще напоминать своей пастве о недопустимости нарушений заповедей божиих.
— Да, конечно, — прикусив губу, наклонил голову падре.
Они так и стояли, все четверо: Пабло на крыше с красками в руках, багровая Тереса, окаменевший святой отец и старый сеньор Хуан, и каждый понимал, что происходит на самом деле.
***
Себастьяна нашли на кухне. Он как раз забирал заранее накопленную для него Хуанитой и Кармен яичную скорлупу, которую собирался перетереть и рассыпать по земле в нижней, всегда подтопленной ручьем части сада. Он не знал, для чего это делает, но так всегда поступал его отец, а значит, так должен был делать и он.
— Себастьян!
Он обернулся. Прямо у входа стоял сеньор полковник.
Себастьян показал ему корзинку со скорлупой, но уже видел: произошло что-то жуткое. Попытался понять, что именно, и не сумел.
— За мной! — скомандовал полковник и, прихрамывая, вышел.
Почуявшие неладное кухарки притихли.
— Иди, Себастьян, — подтолкнула его в спину Кармен. — А то еще хуже будет.
Он и сам это понимал. Прижал корзину к груди и медленно тронулся следом за полковником, повернул направо и вышел к конюшне. Здесь уже стояли Пабло с красками в руках, падре и утирающая слезы сеньора Тереса. Сеньор Хуан подал знак, и падре Теодоро выступил вперед.
— Ты понимаешь, в чем тебя обвиняют? — спросил он.
Себастьян на секунду задумался и замотал головой. Он вообще не понимал, что происходит.
— Покажи, Пабло, — повернулся падре.
Пабло улыбнулся, шагнул вперед и не без удовольствия постучал по крышке ящика с красками.
— Это краски, которые ты украл.
Себастьян растерялся и вдруг вспомнил Энрике, которого послали на каторгу за то, что он подобрал ожерелье сеньоры Долорес, но он точно помнил, что ничего в саду не подбирал! Да краски и не могли оказаться в саду; они оставались на террасе!
— Ну и что мне теперь с тобой делать? — ядовито поинтересовался полковник. — В исправительную колонию отправить?
— Он там не выживет… сеньор Эсперанса… — осипшим голосом произнес падре. — Он же немой… заклюют…
Полковник поморщился; он и сам знал, что это правда.
— Тогда, может, просто вышвырнуть прочь?
— Вы не можете, папа, — всхлипнула Тереса. — Себастьян на моем попечении…
— А мне плевать, на чьем он попечении! — разъярился старик. — Я только вижу, что за то время, пока он толокся у нас на террасе, он совершенно разучился отличать свое от хозяйского!
Падре Теодоро и Тереса опустили головы. Оба понимали, что, усомнись они в том, что сын садовника — вор, это означало бы, что они обвиняют маленького Пабло Эсперанса во лжи. Для падре это было немыслимо в принципе, а сеньора Тереса на конфликт с отцом пошла бы только в одном-единственном случае — если бы чувствовала глубоко правой саму себя. А вот этой-то внутренней правоты у нее как раз и не было.
— Что ж, — прихрамывая, прошелся вдоль конюшни старый полковник, — я знаю, что я сделаю…
Падре Теодоро и сеньора Тереса насторожились.
— Раз уж у него так много времени, что хватает не только на сад, но и на так называемое искусство, я дам ему еще одно занятие.
— Какое? — мгновенно осипшим голосом поинтересовалась Тереса.
— Он еще ребенок… — явно тревожась, напомнил падре Теодоро, — и ваше задание не должно быть чересчур суровым…
— Как раз по его обязанностям, — ядовито скривился полковник.
***
Тем же вечером Себастьяна подвели к краю огромного сада и показали на спускающуюся к реке выжженную солнцем равнину.
— Каждый день три ямы для посадки олив, — мстительно улыбаясь, распорядился полковник и, видя, что его не понимают, выставил перед собой три пальца. — Вот столько. Понял?
59 
