117 
— А что я получу?
— …перестань! Получишь сразу все! Но сначала надо её найти!
— Она нашлась. Что я получу за то, что сообщу, где она находится?
Пауза.
— Что хочешь?
Опять пауза.
— Десять тысяч. И подтверждение о перечислении суммы на мой счёт.
Из-за шума мотора нельзя было расслышать, о чем они говорили дальше. Потом пробился голос Дьявола:
— …хочу увидеть эти деньги.
— Хорошо. Завтра получишь подтверждение. Какой банк?
— «Лионский кредит».
— Хорошо. Говори!
— Послезавтра… через границу в Колбаскове… бежевым «ягуаром» через Берлин…
— Это точно? Откуда ты узнал?
— Полчаса назад она звонила из Нанси…
Опять усилился шум мотора, трудно было разобрать отдельные слова. Из того, что удавалось понять, можно было сделать вывод, что в машине обсуждался вопрос, как добраться до Колбаскова. Кажется, они договорились ехать вместе на её машине.
Молча наблюдала я за тем, как представитель Интерпола менял плёнку. Противоречивые чувства бушевали во мне. Возмущение и удовлетворение, жалость и отвращение, ненависть, горечь и надо всем этим — радостное чувство, что сброшена неимоверная тяжесть.
Опять щелчок, шум мотора и обрывки разговора.
— …вы нарушили условие… — в голосе Дьявола звучала обида.
— В чем дело? — Это был недовольный голос Мадлен. — Деньги ты получил? Получил! Чего тебе ещё надо?
— …стреляли. На такой скорости… верная смерть…
Опять какие-то помехи.
— …не будь ребёнком. — Это говорила Мадлен. — Ты же знаешь, что она должна погибнуть.
— Я ничего не хочу об этом знать!
Больше я не могла выдержать.
— Он продал меня за десять тысяч! Чего? Злотых?!
Пальмирский знакомый вздрогнул и выключил магнитофон.
— Нет, — спокойно ответил он. — За полмиллиона долларов.
Я немного успокоилась. Что ж, вполне приличная цена. Свинство, наверное, с моей стороны, что я так упорно цеплялась за жизнь. Закурив сигарету, я жестом попросила продолжать прослушивание.
Очень сильно что-то трещало, шумело, но тем не менее удалось разобрать отдельные слова. Сначала они торговались из-за суммы, которая причиталась Дьяволу. Потом он с торжеством сообщил ей информацию о Родопах. При этом скрыл придуманные мною пятнадцать метров вниз, заявив, что о деталях сообщит на месте. Потом я узнала, как именно предстояло мне погибнуть в Пальмирах, и моё живое воображение тут же представило горящую автомашину и меня в ней. Очень неприятно стало. Потом они поссорились — я не поняла, из-за чего. Речь шла о каком-то обмане, но было неясно, чувствует ли она себя обманутой, так сказать, в личном плане, или это был обман служебный.
Пальмирский знакомый выключил магнитофон. Мы долго молчали. Мне надо было собраться с мыслями и привести в порядок своя чувства.
— Мне казалось, что вам следовало знать об этом, — тихо сказал он.
— Правильно казалось. Да я, признаться, чего-то в таком духе и ожидала. Приятно сознавать, что раскусила человека. И на чем они там порешили в конце концов?
— На десяти тысячах, которые ему уже перечислили на его счёт. Остальное должны были выплатить после того, как клад окажется в их руках. Ясно, что из этого ничего не получилось. На вашей смерти настаивала Мадлен. Шеф собирался посадить вас под замок и держать до тех пор, пока не убедится, что вы сказали правду. В тот момент, когда я наливал вам бензин, он был уже в Родопах. И очень быстро понял, что вы их обманули, поскольку вы со своими координатами угодили как раз на перекрёсток двух шоссейных дорог. Не автострад, но все-таки шоссе.
— А мне казалось, что я попаду рядом, — меланхолически заметила я и, указывая на магнитофон, спросила:
— Полковник знает об этом?
— Да, но, надеюсь…
— Пустяки, — перебила я. — Понятно, почему он был в плохом настроении и почему уговаривал меня уехать. Мне полезно рассеяться после такого удара. А вид алмазов будет способствовать исцелению разбитого сердца.
— Не думаю, что алмазы — лучшее лекарство для вашего сердца.
— Я тоже не думаю. Но поглядеть на них могу. Пожалуй, хорошо, что вы предлагаете мне съездить туда.
Поколебавшись, я все-таки высказала то, о чем думала:
— Очень долго мне казалось, что меня многое связывает с этим человеком. Я хорошо изучила его и мирилась с тем, что он начисто лишён каких-либо человеческих чувств. Представьте, насколько неожиданным явилось для меня открытие, что в нем таки пробудились чувства, что он готов был совершить преступление ради любви к женщине. Это представлялось мне совершенно невозможным, и, как выясняется, я была права. Несчастная Мадлен — просто-напросто очередная обманутая дурочка. Я даже не питаю к ней злости, напротив, мне её жаль. Зато я испытываю полнейшее удовлетворение — чувство не очень-то похвальное, но очень полезное для нервной системы…
117 
