21 
Я приходил к ней каждый вечер, за окном был непроглядно черный парк и синий холодный фонарь, стены уходили в полумрак, а она сидела в круге теплого желтого света, прилаживала электроды к бритым головам покорных крыс, или разбиралась в бесконечных лентах, исчерченных самописцами. Мигали и мурлыкали приборы, я заваривал кофе, если его удавалось раздобыть, слушал ее истории, отвечал на неожиданные вопросы, чувствуя, как что-то ломается в сознании. Было страшно и весело взрослеть и понимать себя. И, конечно, когда я влюбился в однокурсницу с прекрасными темными глазами, и мне в первый раз в жизни ответили — я сразу поделился с Еленой. В этот день, в первый и последний раз, она была со мной мягка и сниходительна, а уже через неделю вернулась к привычному безжалостному анализу.
А вообще, странное ее воспитание давалось мне иногда с трудом и внутренним протестом. Елена не делала мне скидок на возраст или романтическое настроение. Однажды она дразнила меня весь вечер, рассказывала про свое тело, про свои желания, потом приблизилась на расстояние поцелуя — и мягко оттолкнула: «Нет, не нужно, просто пойми — мы все зависим от этого. Марш домой, мне надо работать!»
Потом, в апреле, когда асфальт уже почти высох, и оставался только легкий запах талого снега, ко мне домой пришла моя любимая. Она стояла в дверях и не хотела входить, не хотела говорить, а я знал, что она скажет, и не хотел слышать этого.
— Ты знаешь… я люблю его. Я хотела тебе просто сказать, сама.
— Да, понимаю. Зайди, хочешь чаю?
— Не надо, пожалуйста. Он ждет меня внизу.
Я дождался, пока в подъезде лязгнет пружина, и тихонько закрыл входную дверь. Выкурил сигарету у окна, поднял трубку.
— Ленка, она приходила ко мне сейчас.
— Всë плохо?
— Да.
— Приезжай ко мне.
Мне почти удалось успокоиться в дороге, так знобок и печален был ночной воздух, но когда я сел с ней рядышком, я расплакался, уткнувшись ей в плечо, и не сумел ничего рассказать. Да она и так все знала, конечно.
Мы выпили немножко коньяку и немножко чаю, и когда я снова смог говорить, я сказал ей:
— Я больше никогда не хочу этого испытать.
Елена посмотрела на меня очень, очень внимательно, помолчала и спросила:
— Ты думаешь, ей легче?
— Конечно, легче. Она выбирает… выбрала, — я ощутил какое-то горькое удовольствие от этого уточнения.
— Ты бы хотел быть тем, кто выбирает? — уточнила Елена.
— Да, потому что второй раз я этого не переживу.
— Хорошо, — сказала она. — Ты будешь. Я расскажу тебе все, что надо делать, только это нелегко.
— И… она вернется ко мне?
— Нет. Поверь мне, тебе это будет не нужно. А теперь иди сюда.
В эту ночь я стал мужчиной, и она сумела убедить меня, что в этом нет предательства…
А потом я просто выполнял ее инструкции. Мне казалось, что я понемногу умираю, но меня и так трудно было назвать живым. Зато боль прошла, и уже через неделю я улыбался, а в конце лета почувствовал, что с меня слезла старая нелепая кожа. Потом мы расстались — Елена уезжала в Ленинград, в аспирантуру.
Мы встретились с ней в последний раз перед отъездом, в кофейне около нашего факультета, в прибежище всех бездельников и прогульщиков. Елена курила свои тонкие черные сигареты, одну за другой, болтала о пустяках, целовала каждого второго проходящего мимо, а потом вдруг посерьезнела, затушила очередную сигарету и взяла меня за руку.
— Послушай, мальчик мой, я тебя хочу предупредить об одной вещи.
— Я не мальчик. О чем?
— Ты делаешь ошибку. Я тебя пожалела, а не должна была. Это не твоë, и ты рано или поздно это поймешь.
— Постой, что — это?
— Пойми, ты рожден, чтобы тебя выбирали, — она остановила меня жестом ладони, — поверь мне, пожалуйста, на слово, у меня через три часа поезд, я не успею тебе всего объяснить. Я пожалела тебя, как мать жалеет сына, и зря. Приезжай ко мне в каникулы, и мы всë вернем на место.
— Ленка, ты знаешь, что я тебя люблю?
— Эту часть можешь пропустить, давай дальше.
— Ты помнишь тот вечер, когда я сказал тебе: «я больше никогда не хочу этого»? Ну вот, я по-прежнему не хочу.
Она помолчала, потом послала меня за следующей чашечкой кофе.
Пока меня не было, Елена достала из сумочки потертый кожаный стаканчик с двумя игральными костями и поставила его перед собой на столик.
21 
