очень нудно 
88 
– Я попробую, – пообещал Колобок, жалобно попросил. – Забери свой пирожок, он меня смущает.
Затем, жуя на ходу пирожок с непонятной, но обалденно вкусной начинкой, я помчался уточнять очередность выездов бригад на вызовы. Подгадав время так, чтобы по следующему адресу отправились мы, я позвонил в диспетчерскую и противным голосом сообщил, что с неким очень уважаемым гражданином случился, кажется, эпилептический припадок, а находится гражданин по такому-то адресу. Внимательно выслушав наставления Алевтины, какую помощь мне следует оказать пострадавшему до приезда «Скорой помощи», я промямлил что-то невразумительное на предмет своей личности и, донельзя довольный собой, положил трубку. Тотчас загремел громкоговоритель:
– Ладыгин! На вызов!
Заглянув в комнату отдыха, я узрел Колобка, с интересом досматривающего приключения вампиров, и Инну, спящую на диване глубоким сном. Ее хорошенькая головка покоилась на подлокотнике, а учебник девушка использовала в качестве подушки.
– Пришлось ей спеть колыбельную, – коротко пояснил Крутиков.
Я недоверчиво рассмеялся, тихо сказал:
– Ты хотел интересный вызов? Эпилептический припадок. Это, кажется, по твоей части? Только быстро, машина ждет.
Колобок стремительно помчался к выходу, по своему обыкновению тут же засыпая меня вопросами:
– Кто пострадавший? Пол? Возраст?
– Да ты его знаешь, – сообщил я невозмутимо. – Чехов.
Столь опрометчивое заявление было с моей стороны полной ошибкой. Те несколько минут, что заняла у нас дорога, я потратил на то, что втолковывал Крутикову суть своего плана. Кое-как уразумев, что эпилептический припадок полковника – не более чем плод моего воображения, Колобок никак не желал спокойно выслушать, какая роль в плане отводится именно ему, а беспрестанно возмущался циничностью моей насквозь прогнившей душонки. Когда терпение мое иссякло окончательно, я обратил свое внимание на Степаныча, а Колобку посоветовал пообщаться на предмет цинизма с ментом, хотя и на пенсии, Чеховым.
Степаныч, который к этому времени уже понял, что вызов не совсем обычный, быстро сообразил что к чему, ухмыльнулся и пообещал:
– Не волнуйся, Владимир Сергеевич, сделаем все по высшему разряду.
Вадик со Славиком получили инструкции через окошко, погоготали, уточнили некоторые детали и дали клятвенное обещание немедленно забыть обо всем, что увидят или услышат.
О своем приближении к проулку мы оповестили заранее всех, имеющих уши и находящихся в пределах досягаемости дикого завывания сирены. Звуковое оформление дополняли «мигалки», а за несколько метров до въезда в проходной двор Степаныч врубил еще и дальний свет, ослепив при этом недоуменно озирающуюся компанию молодняка, о которой предупредил меня по телефону Чехов.
Общий ажиотаж немедленно усилили «двое из ларца», по недоразумению переодетые в санитаров. Вадик со Славиком, еще до того, как машина успела полностью остановиться, выскочили из кузова и, придав физиономиям окончательно зверское выражение, решительно направились в сторону «отдыхающих», поочередно выкрикивая:
– Кто пострадавший? Свидетели есть? Ты что видел? А ты? Куда? А ну, назад! Свидетелем будешь!
Оглушенные и ослепленные «отдыхающие» под решительным натиском санитаров медленно сдавали позиции. Свидетелями не хотел быть никто. Не знаю, чем развлекался молодняк, но опустевший пятачок перед домом был девственно чист: ни обычных в таких случаях пивных бутылок, ни банок или сигаретных пачек.
Я мысленно поаплодировал Славику и Вадику и подумал, что если не задастся их медицинская карьера, то работу по душе и по способностям они найдут всегда. Хотя бы у бывших коллег Чехова.
Крутикову я велел пока оставаться в кабине, планируя использовать его в крайнем случае, как тайное оружие. Степаныч, следуя моим указаниям, мотор не глушил и готов был в любой момент рвануть с места в карьер.
Я обошел машину сзади, всмотрелся в темноту двора. Меня одолевало любопытство. Вообще-то двор был частично освещен даже двумя фонарями – одним с проулка, другим со стороны улицы. Но после яркого света фар темнота во дворе казалась почти непроницаемой. Наконец я увидел черный силуэт, выскользнувший из приоткрывшейся двери какой-то постройки. Дверь закрылась. Некоторое время фигура еще возилась около нее, затем бесшумно начала приближаться. Я сделал знак, что, мол, все чисто, можно выходить. Фигура в ответ бурно зажестикулировала. Я чуть было не открыл рот, чтобы попросить Чехова объяснить нормальным языком, чего ему надо, но подумал, что он собственноручно меня за это придушит. Не совсем, конечно, а так, для профилактики.
88 
